вот вам
молоко от Бороды
и я хочу лишь сказать
.
думал, что посмотрю на чужие муки, кидая ему эти заявки
тетрапак, хахаха, подумал я
вот уёба, подумал Борода, наверное
в итоге
поезд оказался игрушечным, а Анна Каренина легла не под тем углом
все пошла не так
то есть так. но на каком-то этапе своей жизни я начала гореть без керосина и курения в постели
наверное, все правильно
маленьким бонусом от меня словесная ПОЕБОТА о том, как Джек учил Риса ну очень плохому.
зачем я это делаючитать дальше Рис падает, и падает, и падает, глядя в чужие глаза. Там его отражение, жуткое, перепуганное, полет длится бесконечно, он так и не отпускает Риса и не дает самому разжать объятий. Джек уже не держит его рук, но Рис продолжает сжимать и смотреть и, кажется, совсем не дышать.
Это называется "замарать руки" - своего рода обряд посвящения. Либо очередная жестокая прихоть Джека.
Или все сразу.
Рису сейчас это уже не особенно интересно: он старается разобраться в себе и выплыть на поверхность дерьма, в которое ухнул. И осознать.
- Отпусти его, кексик, - Джек стоит за спиной, пыхтит шумно в затылок. У Риса дрожит лишь нежелезная рука, которую он тут же стискивает в кулак и прижимает к груди.
Рис убил человека. Задушил.
Джек прижимается крепче.
Его распирает довольством и диким кровавым весельем, в эпицентре которого случайно оказывается Рис. Или неслучайно - Рис до последней секунды осознавал, что он делал, даже когда клал руки на чужую потную шею и начинал давить, сжимать, душить. Рис тогда думал, что этот человек и так умрет, что Джек не оставит его в живых, что все и так решено, лишь руки, которые сделают это, будут другими. И раз Джек его просит, раз он предлагает этот шанс, ТАКОЙ шанс.
Рис решился, а теперь старается не жалеть.
- Какой же ты тщеславный и отвратительный, кексик, - это звучит как небывалая похвала. Джек уже шепчет Рису в ухо, прижимается к его спине, плоской заднице, трется легонько своим стояком. Риса ошпаривает ужасом, как кипятком, нелепостью и отчаянной дерзостью: он позволяет себе расслабиться. У Джека так крепко стоит, его вожделение такое заразительное, что у Риса сводит низ живота от мысли, от понимания, от ощущения: Джека так возбудило это жалкое смехотворное убийство, что он готов выебать Риса прямо так, перегнув его через стынущий труп и едва приспустив штаны.
Риса колотит. От кошмара, отвращения к себе и возбуждения. Он все еще думает о теплых прикосновениях к своим запястьям, когда Джек, вместе с ним подойдя к жертве, мягко направил его руки и показал, как лучше держать.
Мягко.
Рис все еще чувствует это, ощущает, и когда Джек разворачивает его к себе, тащит за грудки к столу, Рис все валится и валится в эту бездну, увиденную в чужих глазах. Падать - это ужасно. И приятно, если суметь отпустить себя даже в тот момент, когда кто-то другой хватает тебя и держит, мокро и жадно целуя в рот.
Какие же они блять, мерзкие, если так наслаждаются этим.
Какие же они. Джек с грохотом скидывает все со своего стола на пол и усаживает Риса, хватает его за бедра, разводя, вжимаясь, смешно и горячо дыша.
Грохот стихает мгновенно, почти неслышно, как свистит безда, - слышно только, как стонет Джек, и Рис малодушно думает, что к такому он может привыкнуть. Почти прямо сейчас.
И тихо довольно стонет сам.
На чужой пустой взгляд он уже внимания не обращает - ни на этот, ни на какой-либо из последующих.всем сладеньких снуликов