Кароч, сестры.
Если кому интересно, то я беру заявки на всякие мертвые, усатые и ирландско-британские фандомы в количестве пять штук по одной с человека естественно.
Ну и чтобы в объемы драббл-мини укладывалось
Так что, herzlich willkommen
eternal_october
саймоноцентричное? про то, каким он был до того, как возродиться. про его бэкграунд и про то, как однажды героина оказалось ту матч...
вышел в итоге пздец, простите меня 1500 слов, Саймон/ОМП, НЦ-17, смерть персонажа и невкусные описания
Искусство загадывать желания- Как меня зовут? - спросил Саймон и громко рассмеялся, когда услышал ответ: Саймон.
Разве это не было смешным?
Саймона звали Саймоном, а он умудрился забыть и спрашивал об этом у какого-то захудалого мальчишки, так любезно разделившего с ним дозу.
Хотя стоит заметить, что это было единственный раз за вечер, когда Саймон позволил себе смеяться. О своем имени он потом спросил еще много раз - и это было не так уродско, как тот басовитый грубый звук, которые люди называли смехом и использовали для обозначения радости. Повода для радости особо не наблюдалось - Саймон забывал постоянно свое имя, или ему казалось, что он забыл, или он хотел так думать.
Он бы и не стал смеяться, это произошло случайно - проклятый героин совершенно путал все в голове, менял приоритеты и переворачивал мир, который и до этого не был устойчивым. Он качался, как на волнах, и Саймон качался вместе с ним, раскачивал щедрого мальчишку и дышал ядовитым городским воздухом.
Они шли куда-то, и Саймон точно не знал куда, но ему сказали:
- Домой, - и Саймон только спокойно кивнул, соглашаясь, потому что дома у него не было.
Он впервые в жизни шел в никуда.
- Как меня зовут? - спросил он, когда они остановились. Вокруг них шумел залив откуда-то справа, нарастающем визгом носились машины по трассе, и Саймон все еще стоял на ногах, оглядываясь и улыбаясь.
- Тебя зовут придурком, - вдруг сердито сказал мальчишка. - Я тебе уже сто раз говорил!
- И еще столько же раз скажешь, верно? - Саймон резко прекратил улыбаться, и на этот раз героин не помешал ему, как и абсент.
Ах, точно. Они сегодня еще пили абсент. Неимоверная зеленая дрянь, заботливо уложенная в карман роскошного, но потрепанного пальто.
- Повторю, - сказали Саймону и неловко улыбнулись. - Тебя зовут Саймон.
Точно. И как он мог забыть об этом.
Саймон прошел к высокому бортику, за которым яркими бликами сверкал грязный залив, огладил ласково каменный парапет и, перегнувшись, принялся блевать, надрывно и болезненно. Сзади кто-то крепко держал его за воротник.
Вокруг Саймона стремительно происходило движение - шумом, машинами, отблеском залива и причитания того мальчишки, что решил разделить с Саймоном дозу. Зачем вообще он так решил? Наркоманы должны быть жадными и эгоистичными, как сам Саймон. Особенно, когда в кармане у тебя пятьдесят граммов порошка и возможность израсходовать все в одиночку, постепенно, раз за разом.
С парнем было что-то не так, и с Саймоном было что-то не так, раз он купился на чужой порошок в кармане. На Саймона тоже купились: на его костюм, на его внешность и излишнюю немного наигранную отстраненность. Саймону давали дурь уже несколько дней подряд, и эти несколько дней он не чувствовал одуряющей убивающей ломки.
За всей этой привлекательностью, гордой и немного побитой, крылись оранжевые от воды пятна на подмышках рубашки, дешевые мотели, наркотическая зависимость и страх перед отцом. Ему было 30 лет, а он сбегал из дома, как подросток, надев костюм отца и его выходное пальто, и страшно боялся возвращения домой, точно зная, что в конце концов ему все равно придется вернуться туда. Избиение, клиника, ломка, слезы, крики. В этом не было никакого смысла, и ни в чем смысла не была, даже в наркотиках, в которых Саймон искал спасение. И если задуматься ненадолго, то получалось, что одна бессмысленность в его жизни сменялась другой, раз за разом; и в этом безумном потоке только еле ощутимо блаженство оттенялось болью.
Жизнь была бессмысленностью.
Саймона пугала эта мысль, завораживала и опустошала, а вот мальчишку она, кажется, возбуждала. Потому что когда они трахались и Саймон судорожно повторял ее раз за разом надорванным задыхающимся шепотом, худое умирающее тело билось под ним, голову заполняли стоны непрекращающимся оглушающим шумом. Спину жгло царапинами, член крепко стискивало растраханное нутро, а в голове медленно варились собственные мозги.
Кажется, они тогда впервые разделили дозу и сразу же увалились в койку. И если это действительно происходило, то мальчик был закоченным извращенцем, потому что бессмысленность не должна возбуждать.
Ее вообще не должно было быть.
Саймон сполз на асфальт, когда во рту начал кислить привкус желчи, и вытер рот рукавом пальто, роскошного, но безумно потрепанного. В желудке болезненно тянула пустота.
Мальчишка присел рядом, погладил Саймона по холодному лицу и улыбнулся очень осторожно, словно забыл, как это нужно делать.
- Ты очень красивый, Саймон, - сказал он.
Саймон только усмехнулся и закрыл расслабленно глаза.
- Прямо очень?
В ответ было молчание. Наверное, мальчишка кивнул.
Интересно, как его звали? Он же не раз называл свое имя, и Саймон как-то один раз даже простонал его, громко и отчетливо, и потом забыл, черт возьми.
Саймон хотел спросить об этом, испытывая что-то вроде благодарности за подаренные дозы и царапины на спине, но мальчишка прервал его.
- Я буду очень рад, если умру с тобой.
Саймон покачал головой.
- Ты говоришь, как взрослый, - это прозвучало укоряюще. - Дети не должны так говорить.
- Я не ребенок!
- Действительно, - Саймон ткнул мальчишку пальцем в щеку. - Сколько тебе лет?
- Достаточно для того, чтобы принимать наркотики и трахаться.
И все-таки как его звали?
Что-то короткое, двусложное, что легко ложится на язык. Выдох-вдох.
- Дети тоже принимают наркотики и трахаются.
Мальчишка промолчал, только подобрался ближе и грустно вздохнул, потирая грязной рукой вздернутый нос. Наверное, Саймон сказал что-то лишнее, раз у его собеседника пропало настроение спорить, но даже после этого мальчишка оставался мальчишкой, даже если он принимал наркотики и трахался.
- Я могу тоже побыть ребенком, - сказал Саймон примиряюще. - Чтобы тебе не было скучно быть им в одиночку.
На него скептически посмотрели.
- Будем призывать фею и загадывать ей желания, - Саймон вытащил из кармана наполовину полную бутылку абсента, и в мозг тут же врезался звук чужого смеха - искренний и отвратительный. Зачем люди вообще смеялись?
- И что ты загадаешь?
Саймон задумчиво посмотрел перед собой на истертые колени отцовских брюк.
- Наверное, смерть.
- Эй, ты тоже ведешь себя, как взрослый! - обиженно воскликнул мальчишка и даже хлопнул его по плечу.
- Но я и есть взрослый.
- Мы договорились, что все сегодня ведут себя, как дети. Взрослые не могут призывать фей.
Саймон сокрушенно покачал головой.
- Я забыл, прости, - он замолчал на мгновение, сглотнул шумно. - А как меня зовут?
Его звали Саймоном. Его, придурка, звали Саймоном. Мальчишка уже не улыбался, когда слышал этот вопрос, и явно думал о чем-то своем.
- То есть, - сказал он тихо. - Ты попросишь ее, чтобы ты умер? А умер как? Со мной?
- Нет, - Саймон хмыкнул. - Просто умер. Но это может стать твоим желанием.
- Договорились.
Они достали волшебной пыльцы, запасенной в небольшом пакетике пере выходом. У Саймона почему-то дрожали руки, поэтому управлялся с ней безымянный мальчишка. Снюхивать героин приходилось с тыльной стороны ладони, и постоянно был риск, что они хоть сколько-то просыпят и похерят свой шанс загадать желание. Призыв закончился парой роковых глотков абсента - у Саймона скрутило желудок, а мальчишка просто выплюнул часть обратно, утирая рукой мокрый рот. На них совершенно не обращали внимания, хотя полуночных гуляк было немало, и нарастающий пронзительный визг машин так и не стихал.
После двух первых глотков абсент уже не зашел, а вот Саймону не хватило, и он протянул ладонь, жадно наблюдая за тем, как тонкой аккуратной полоской высыпается порошок. Он вдыхал его с громким некрасивым звуком, и пустые вены наполнялись пронизывающим блаженством. Конечно, колоться было бы гораздо лучше, но все приспособления для этого остались в том месте, которое мальчишка называл “домом”, а Саймон - “никуда”. У них не было времени. Да и порошка очень скоро не оказалось, а вместе с ним ушли силы на возвращение в никуда.
Поэтому они сидели на грязном асфальте, пьяные и обдолбанные в хлам, и ждали своей феи, чтобы загадать ей желание. Но фея не приходила, а вместо нее навалилось мерзкое удушающее чувство, от которого было лень избавляться. Саймон старался задавить его, проглотить вместе с мерзким привкусом рвоты, желчи и абсента, но вместо этого только сильнее задыхался и бился в мелкой судороге. Он даже перестал чувствовать свои царапины, до этого постоянно нывшие оттого, что им не давали заживать каждый вечер и утро. Ступни сцепил странный холод, и что-то полилось Саймону на грудь.
Влюбленный в него мальчишка, лежал у Саймона на дергающемся плече, не в силах даже открыть глаза и спросить, почему тот смеется. Он просто держал Саймона за сведенные пальцы и думал о фее, желаниях и детстве, похороненном под белым настом героина. Может, Саймон был прав, и не стоило пока умирать?
- Я загадаю другое желание, - пробормотал он остывающему трупу. - Я попрошу у нее дури и иммунитет к СПИДу, а ты попросишь у нее дом на Мальдивах. С высокими колоннами и бассейном. Знаешь, всегда хотел там побывать… И дом. Всегда хотелось иметь такой дом.
Он еще раз вздохнул и отключился, пока у них перед глазами занимался рассвет, немного тусклый в дымке потянувшего с моря тумана, но без сомнения самый прекрасный из всех тех, что были в жизни Саймона Монро. В распахнутых и еще не высохших глазах блестело солнце.
Бессмысленная жизнь Саймона кончилась самым бессмысленным путем - на грязном холодном асфальте, в отцовском костюме, залитом рвотой, и в объятиях безымянного мальчишки; и если бы Саймон узнал об этом, он бы ни на секунду не пожалел о своем конце.
О бессмысленном сожалеть было совершенно бессмысленно.
Bananna
школоло АУ
я не знаю, что за пиздец я написал, но в нем Сайрен, 5000 слов, ПВП, графоманство, и просто...
Химия модернизма- Ты слишком много думаешь, Кирен Уокер! - попеняла ему Эми. - Надо просто представлять и накладывать формулы, смотри же!
И Кирен покорно смотрел. Сначала линии ложились в понятном порядке. Кирен знал, откуда появлялись эти А, В и С, легко соединял в уме вершины друг с другом и высчитывал углы. А потом в ход шли плоскости и прямые, кривые, отвесные, перпендикулярные.
И тут Кирен напрочь терялся - он смотрел на чертеж и, как Алиса, падал в бездонную нору, не в силах даже разобраться в хитросплетениях этих плоскостей.
Кажется, это называлось диагнозом.
Конечно, стандартные задачи он решал, предварительно вызубрив условия и решения и просто заменяя числа. Но только если дело касалось особо важных контрольных и экзаменов.
В остальное время ему помогала Эми - Эми Дайер, гениальная прекрасная девушка, которую всегда нужно слушать.
Потому что плохого она не посоветует.
- Как ты в свою школу искусств пойдешь, там же нужна начертательная геометрия? - грозно говорила она. - И не только!
Кирен только грустно вздыхал, пожимал рассеяно плечами, и Эми мгновенно переставала быть грозной. Душевное спокойствие Кирена заботило ее гораздо больше, чем его оценки по математике.
- Ну вот что с тобой делать?
- Отпустить меня на литературу. Скоро звонок, и я не… - Кирен резко замолк. Эми расплылась в довольной улыбке и смотрела так понимающе, что Кирен чуть не выругался.
Снова. Снова она это делала.
- Эми, прошу тебя. Перестань.
- Давай, иди на свою литературу, - она выразительно подвигала бровями и отпихнула Кирена от себя.
- Это не…
- И смотри, чтобы вас не поймали за чем-нибудь нарушающим студенческо-преподавательскую субординацию! Хотя лично я буду не против это сделать.
Слава все богам, она догадалась не кричать об этом на весь коридор, однако на них уже оглядывались. Эми послала Кирену воздушный поцелуй и растворилась в шумной толпе, случайно прихватив с собой его тетрадь по геометрии и проверенную контрольную. Эми в порывах восторга и приступах милого девчачьего сводничества часто так делала. И Кирен только диву давался: как она успевала стольким одновременно интересоваться?
Прямо над головой Кирена оглушительно прозвенел звонок.
Уроки литературы для Кирена всегда заканчивались слишком быстро. И не потому, что Эми надумала себе какую-то любовную историю и даже успела придумать для нее хэппи энд, не потому что уроки вел Саймон, хотя и потому тоже.
Просто уроки литературы, как и уроки живописи, вел человек, который точно знал свое дело и наслаждался своей работой.
А насчет того, о чем постоянно вздыхала Эми, отправляя Кирена на урок, как мать отправляет дочь на первую дискотеку… Оно все случилось достаточно давно для того, чтобы нормально реагировать но подобные замечания.
- Как там поживает мистер Монро?
- Почему ты так приоделся, Кирен? Точно, сегодня же у тебя литература.
- Кирен, я думаю, ты чудесно сыграл бы Джульетту.
- Ки-и-и-ирен, прекрати поедать его взглядом.
Кирен не поедал Саймона взглядом. Он вообще старался как можно реже смотреть на него, потому что по его лицу очень многое можно было понять. Кирен всегда усердно рассматривал свою тарелку, если видел Саймона в столовой; разглядывал учебники - если встречался с ним в коридоре; и просто делал вид, что не замечает Саймона, когда шел по улице. Они об этом сами договорились, решив, что так будет значительно лучше.
Интимную связь между учеником и учителем вряд ли бы кто-то воспринял на ура, кроме Эми Дайер. Но Эми Дайер всегда шла отдельной категорией.
Саймона все в школе за глаза называли по имени, редко размениваясь официальным обращением. И это, кстати, пошло от Эми, которая с первого урока прониклась атмосферой занятия и “почувствовала душевное родство с великим Саймоном”. Когда на следующее занятие Саймон принес гитару,. никто уже не воспринимал его как мистера Монро. Как и было сказано ранее - отдельная категория.
Так вот, Кирен никогда не поедал Саймона взглядом, пользуясь такой возможностью только на занятиях. Он старался успевать записывать, беспрерывно смотреть и стараться не думать о том, как Саймон выглядел бы без своего очередного глупого свитера и брюк из потертой джинсовой ткани, создававших впечатление, что Саймон разгуливает в мешковине.
К сожалению, в 18 лет такие мысли занимали гораздо больше, чем модернизм и гениальный “Улисс” Джойса. Мешковину снять, свитер - тоже и растрепать немного волосы; Кирен думал об этом, но при этом не думал, и мысли всегда его шли от противного - не думай, говорил он себе, не думай о прошлой неделе, не думай о том, что случилось у него на кухне, не думай о том, как он голым читал тебе Йейтса и как он стонет, когда кончает.
Просто не думай об этом, Кирен Уокер, и ты, возможно, наконец-то поймешь, о чем он говорит.
Разумеется, это совсем не работало.
Проклятые 18 лет совершенно не желали его щадить.
- Восемнадцатую главу Джойс написал, не используя ни единого знака препинания, и читать ее, честно говоря, почти невозможно. Как ее переводили на другие языки - для меня загадка, - Саймон вальяжно уселся на стол и сложил руки на коленях, пристально оглядывая весь класс. Зацепившись взглядом за Кирена, он сощурил глаза и продолжил говорить. - Вопрос не в этом. А в том - почему так было сделано?
После недолгого молчания Саймон сказал:
- Беспрерывный поток мыслей. Джойс имитировал его и, стоит сказать, весьма удачно.
Когда слов почти нет, а только образы-образы-образы, плавно переходящие из одного в другой. У Кирена в голове происходило что-то похожее, только воспоминания смешивались с фантазиями и обычными мыслями из разряда бытовых, и все эти переходы почти не имели логической связи.
Образ женщины, лежавшей на постели в позе эмбриона, из книги сменился. Ее очертания растворились, и комната постепенно разрослась до размеров класса, в котором они находились. Только Кирен зачем-то поднялся со своего места и прошел медленно к Саймону, зачарованно глядя на то, как он курит.
Будь это все по-настоящему, Кирен бы обратил внимание на то, что Саймон делает это в классе, но его сознание всегда опускало такие детали. Кирен просто подошел к Саймону, забрал у него сигарету и сам затянулся горьким колючим дымом, не разрывая зрительного контакта. За ними наблюдал весь класс, а они наблюдали друг за другом и улыбались непонятно чему. По коридору к ним стремительно бежал директор и вся администрация школы - их топот было слышно за много километров отсюда, но они все никак не появлялись и только грохотали и топали, словно предвестники беды.
К тому моменту, когда беда все же ворвалась в класс, Кирен и Саймон уже затушили недокуренную сигарету о стол и упоенно целовались, успев раздеться до пояса. Кажется, потом зазвенел чей-то крик и…
- Кирен Уокер, - сказал Саймон и положил перед ним проверенный тест, на котором красным карандашом было выведено “В”.
Кирен немного отвлекся. Немного - это на весь урок. Но, как оказалось, он все-таки что-то записывал в процессе, делал какие-то пометки, и это поначалу даже выходило аккуратно. Потом строки перестали быть ровными, и из кривых заборов из закорючек только отдельно проглядывали слова: "цвет", "эмоция", "Ирландия". Кирен смотрел на это безобразие и думал о том, что ему снова придется просить конспекты у Саймона. Тот не особо обрадуется, но узнав причину такой невнимательности, только благосклонно выдаст материалы пропущенного урока. Периодически Саймон мог быть непереносимо нудным.
Дождавшись, пока класс выйдет, Кирен поднялся со своего места, не спеша убрал в сумку тетрадь и учебник. Саймон наблюдал за ним, скрестив руки на груди.
- Кирен, почему только “В”? - спросил он. Кирен забросил сумку на плечо. Безусловно, темы для разговоров Саймон подбирал мастерски.
- Я тоже скучал, - сказал Кирен.
Саймон вздохнул только и коротко оглянулся на незакрытую дверь.
- У тебя еще есть занятия?
Кирен отрицательно покачал головой. Вообще-то занятия у него были - урок физкультуры и кружок живописи, но сегодня они казались ненужной тратой времени. Пропуски эти можно было легко потом отработать, да и с преподавателями у Кирена были хорошие отношения - не поймут, так просто простят.
А Саймона не было целую неделю. Ровно семь дней он заседал на своих конференциях, участвовал в каких-то программах и даже ни капельки не скучал, если судить по тому, с чего начинался их разговор.
Почему только “В”?
Да потому что в определенный момент Кирен перестали волновать его оценки. Вообще. Такое бывало, если восемнадцатилетний подросток, коим Кирен и являлся, совсем терял голову от своего преподавателя литературы да и еще получал ответ на свои чувства.
Удивительно, что Саймон не понимал этого. Он более спокойно воспринимал происходящее, гормоны не сбивали его с толку, да и период неистощимого запаса энергии давно прошел. Почему Саймон со своей рассудительностью не смог этого увидеть, Кирен не знал. Возможно, он слишком хорошо думал о Саймоне и его рассудительности.
Ведь первый шаг был совершен далеко не Киреном.
Кирен не часто думал об этом, но каждый раз, когда он возвращался к тому случаю, в сознании всплывал один вопрос: неужели тогда Саймону действительно не было страшно?
В обманчивой пустоте библиотеки их мог заметить кто угодно, а они еще уронили несколько книг, и Кирен, кажется, простонал, когда Саймон совсем уж настойчиво принялся целовать его. Он сам, кажется, был вовлечен в это с такой же силой, как и Кирен, совсем не контролировал свои руки и совершенно не боялся того, что творил. И Кирен, чертов девственник, кажется, кончил тогда, когда потянулась пятая минута душных неловких поцелуев, потому что Кирен словно провалился куда-то и пришел в себя только спустя несколько секунд. У него подрагивали бедра и поджимались пальцы на ногах. И Саймон крепко зажимал ему рот ладонью, глядя шало и удивленно.
- Прости, - пробормотал Кирен, как только вспомнил, как нужно дышать. Саймон не отстранялся, только медленно кивнул.
А Кирен тут же вспомнил: "Это химия". Эми, черт ее дери, то ли просто накаркала, то ли предвидела. Иные варианты Кирен рассматривать не хотел.
Ему было неуютно, неудобно, странно и... непонятно. Вот так стоять в пустой библиотеке и зажиматься с преподавателем литературы, на глазах которого только что кончил от одних лишь поцелуев с ним же - жарких, захватывающих, головокружительных поцелуев, и... Кирен громко выдохнул и почувствовал, как его выпустили.
Странно, непонятно. Как и то, что творилось до этого между ними целых полгода, и то, что Эми так проникновенно называла химией, закатывая глаза.
Взгляды, слова, улыбки, внеурочные занятия, беседы после уроков - Кирен искренне верил в свою симпатию к Саймону как к человеку и совсем не ожидал того, что произошло в библиотеке. Отчасти. Отчасти не ожидал.
Все же это пресловутое слово “химия” он слышал каждый день, игнорировал его, и до самого случая в библиотеке не верил в то, что окунулся в происходящее еще с первой встречи с Саймоном. А Эми верила. Но Эми всегда шла отдельной категорией.
Они решили, что сначала Кирен зайдет к себе домой, возьмет все необходимое и только потом поедет к Саймону. Родители в очередной раз кивнули, когда услышали про ночевку у друга, хотя никто никогда еще не видел друзей Кирена в семье Уокеров, кроме самого Кирена. Стив и Сью не настаивали, но это спокойное согласие с каждым разом становилось все более говорящим.
Однажды ему придется платить за родительскую ненастойчивость информацией и личным знакомством. Кирен прекрасно знал это, но очень надеялся, что к тому моменту он успеет закончить школу, и Саймона не выгонят с работы.
Но, наверное, самым неловким из всей этой ситуации было то, что родители и Саймон уже были друг с другом знакомы. Виделись на различных школьных мероприятиях, да и Кирен несколько раз говорил о Саймоне во время ужина, особенно в первое время после стихов Киплинга под гитару и задумчивого чтения стихов Рембо. А потом Кирен перестал говорить, подумав, что это уже может звучать немного странно - такое спокойное, но несомненное восхищение взрослым мужчиной, и Кирен все еще верил в свою симпатию к Саймону как человеку, а потом появился друг, ночевки, и черт возьми, Кирен надеялся, что его родители не задумывались над этим так же сильно, как он.
Кирен взял с собой нужные тетради и учебники, сменную одежду и, не поужинав, ушел, пообещав позвонить, как только он доберется до друга. До друга.
Нет, они правда верили ему?
Дом Саймона занимал в жизни Кирена отдельную страницу. Мебели там почти не было, кроме самой необходимой, как и бытовой техники, цвета на стенах были тусклыми и неинтересными; зато спальня Саймона являла собой мировым центром теплоты и уюта, хотя бы для Кирена Уокера.
Среди стопок книг разной ширины и высоты стояла одна большая двуспальная кровать. И все было наполнено цветами - бежевым, ореховым, охрой. Кирен не знал, намеренно ли так было сделано, но такой контраст поражал и бил по глазам, когда из бледно-серого и почти прозрачного все становилось осязаемо-теплым. Саймон редко заправлял кровать, кроме тех дней, когда он стелил чистое постельное белье, и это нисколько не портило общей картины.
Количество книг действительно поражало. В первый раз Саймон, увидев немое восхищение в глазах Кирена, сказал только, что он прочитал не больше трети всего этого, но для Кирена это больше походило на хвастовство, чем на попытку проявить скромность. Прочитать треть всех книг, что были у Саймона в спальне. Треть. Саймон даже помечал специальной закладкой книги, которые он прочел, и ставил их в отдельные стопки, которые они уже ни раз и ни два опрокидывали. А за стопками прочитанного под номерами пять и семь можно было рассмотреть небольшой журнальный столик, за которым Саймон работал, ел, читал и периодически спал. С некоторых пор Кирен стал делать свои домашние задания за этим столиком.
И это тоже казалось странным.
Кирен не раз видел в фильмах моменты того, как герои переживали свою страсть друг к другу - нетерпеливыми встречами, перевернутой мебелью и часами, потраченными на ритмичный скрип постели, крики, стоны. Он не ожидал чего-то подобного от их встреч с Саймоном, но каждый раз это размеренное взаимопонимание удивляло и успокаивало: днем они занимались своими делами, Саймон даже мог отлучаться в центр города, оставляя Кирена одного в доме, они ели, разговаривали и иногда даже не занимались сексом, когда уставали слишком сильно.
На взгляд Кирена, все было слишком хорошо, даже если принимать во внимание периодические ссоры. Отношения преподавателя и ученика не должны были быть такими. Какими точно они должны быть по идее, Кирен не знал, но точно не это, начавшееся со стихов Киплинга под осторожный перебор струн и вдумчивого чтения стихов Рембо. Точно не это.
Наверное, Кирен слишком много думал, потому что если думать о беде, беда и случится. А Кирен не хотел беды, даже не смотря на то, что все было очень странным.
Да, он просто слишком много думал - об этом ему говорила даже Эми.
Конспекты Саймон вручил без лишних разговоров. Кирен и без этого знал, что его лицо почти не скрывает никаких эмоций, но тут он даже призадумался: неужели причины этой просьбы настолько очевидны?
Когда он наконец смог оторвать взгляд от конспекта и расправил плечи, за окном уже было совсем темно, а Саймон сидел напротив и вчитывался в собственные тетради, задумчиво хмыкая, подчеркивал что-то карандашом. Кирен тихо закрыл свои тетрадки и отложил их в сторону, продолжая пристально смотреть на Саймона.
Вот какого черта он носил очки?
Точнее, понятно, почему он носил очки, но разве обязательно так ерошить себе волосы перед тем, как надеть их? А под отстойными свитерами, которые Саймон снимал дома, часто были очень приличные рубашки, и Кирен, который все силился закрыть глаза и прекратить гипнотизировать весь этот образ загадочности и мужественности, конечно, продолжал беспрерывно пялиться. Если бы Саймон пришел так на работу, его бы изнасиловали прямо на пороге школы.
После таких мыслей Кирен каждый раз понимал, что эти глупые свитеры - не такой уж плохой выбор. Лично он одобрял.
Саймон крутил в руках карандаш, и Кирен терялся, не зная точно, на что смотреть.
- Саймон, - негромко позвал он, и тот поднял голову, посмотрел на Кирена с улыбкой. Кирен тут же стянул с себя кофту и футболку, положил небрежно поверх своих тетрадей, и Саймон прекратил улыбаться, медленным жестом укладывая свои записи на стол.
Когда Кирен потянулся к ремню на своих брюках, его остановил тихий голос:
- Кирен.
И так было всегда. Саймон. Кирен. Саймон. Саймон. Кирен.
Они спрашивали, звали, останавливали, кричали этими именами, и это звучало интимно, как таинство, а со стороны наверняка выглядело очень глупо. Кирен застыл покорно и снова залип взглядом - Саймон снял очки, пятерней зачесал встрепанные волосы назад и встал со своего места. Кирен забыл, как нужно дышать.
Его потянули следом, и ноги слегка дрожали, потому что они не виделись целую неделю, и Саймон так отреагировал на то, что Кирен неосторожно стянул с себя вещи, что его захотелось тут же зацеловать. И сам Саймон выглядел таким решительным и серьезным, что мысли в голове путались, варились в плавящемся сознании.
Саймон за руку потянул Кирена на себя, и тот подошел, опуская взгляд - напрягшийся живот огладили, ущипнули осторожно рядом с пупком. Кирен вздохнул и вздрогнул, когда с коротким вжикающим звуком Саймон расстегнул ширинку, парой движений справился с тугой пуговицей. Штаны тут же сползли до середины бедра. Нелепо выпирали трусы с немного оттянутой резинкой, под которой темнело маленькое мокрое пятнышко. Саймон пристально разглядывал, пока Кирен одной рукой пытался приспустить штаны еще ниже, а потом вдруг поймал обе его руки, завел за спину и уткнулся лицом Кирену в шею.
Одной ладонью он держал худые запястья и что-то бормотал Кирену в ключицы, целовал их и осторожно тянул зубами светлую кожу. Это было бесконечно подло, и Саймон знал об этом и продолжал целовать, покусывать, тереться еле ощутимо колючими щеками о шею Кирена, который на такую ласку всегда реагировал лихорадочным румянцем и стонами.
Указательным пальцем Саймон медленно потянул резинку трусов вниз: Кирен чуть подкидывал бедра, то ли поторапливая, то ли мешая. И вздрагивал, когда Саймон тихо фыркал ему в шею. Резинка ощутимо давила на вставший член, а собиравшаяся складками ткань щекотала подобравшиеся яйца. Кирен изо всех сил держал в себе стоны, но с каждым вздохом из его горла рвался какой-то тонкий жалобный звук: Саймон снова принялся целовать его шею.
Отстранившись, он отпустил Кирена, но не надолго - лишь для того, чтобы усадить его на постель и самому встать на колени рядом. Кирен нетерпеливо стянул с себя штаны и белье, кинул их куда-то назад и не отреагировал на тихий грохот посыпавшихся книг. Саймон с нажимом огладил его ноги - от худых щиколоток до коленей; раздвинул их и потянулся лицом вперед, вбирая в рот крепкий член. Кирен сначала дернулся, а потом выстонал громко и отчетливо какое-то ругательство. Саймон работал ртом, как вакуум, но он очень быстро перестал сосать, предпочтя этому простое созерцание.
Что тоже было до невозможности подло, потому что Кирен ощущал себя слишком голым, особенно в сравнении с полностью одетым Саймоном.
Пяткой он осторожно пихнул Саймона плечо и привстал на локтях, пытаясь хоть как-то выразить свое возмущение. Одновременно с этим Кирену, придерживая его под коленками, задрали ноги.
- Разденься хоть, - были последние два слова, перед тем, как Кирен принялся громко и восторженно срывать себе голос стонами. Еще он всхлипывал, просто шумно дышал, беспокойно ерзал и пытался хоть что-то сделать, пока ему вылизывали задницу. Саймон трахал пальцами мокрую дырку, разводил их и проскальзывал между ними горячим языком, покусывал небольно припухшие края дырки и иногда отвлекался, оставляя яркие засосы на поджатых ягодицах.
В какой-то момент Кирен не выдержал и сжал в ладони свой член, дергано принимаясь отдрачивать себе. Саймон поднял голову, жадно всматриваясь в движение руки Кирена и пытаясь двигать пальцами в ритм, а когда Кирен кончал в судорогах и задушенном крике, он зажмурился, чувствуя как судорожно обхватывает его пальцы теплое нутро. Кирен расслабленно раскинулся, как морская звезда, и посмотрел на Саймона, хлопая растерянно заплаканными ресницами. Он медленно поднес ко рту испачканную ладонь и начал слизывать свою сперму с пальцев.
Саймон медленно поднялся на ноги и принялся раздеваться. Он выправил рубашку из-за пояса брюк и, расстегнув ровно три пуговицы, стащил ее через голову. С брюками он возился дольше - сначала с трудом расстегивался ремень, а потом и ширинка. Кирен все это время пялился на него, пытаясь понять, когда преподаватель литературы еще и успевает так усиленно качаться. А еще Кирен смотрел на его член и сглатывал судорожно, потому что Саймон как раз выпутался из штанин и потянулся к Кирену, укладываясь на него.
И целуя.
Кирен зажмурился и вцепился в Саймона двумя руками.
А Саймон почти насиловал его рот, вылизывал и жадно сгребал Кирена в объятия. Они катались некоторое время по постели, пока Кирен торжествующе не уселся у Саймона на животе и не выпрямился. Саймон гладил его по худой спине и безотрывно смотрел на зацелованный улыбчивый рот. Он повел ладонями выше по лопаткам на плечи, а потом обхватил двумя руками лицо Кирена и большим пальцем правой руки огладил приоткрытые мокрые губы. Кирен закрыл глаза и медленно вобрал палец в рот с тихим причмокивающим звуком.
- Кирен.
...Саймон, Кирен, Кирен, Саймон. Так было всегда, и интимность этих слов каждый раз выбивала воздух из легких.
Кирен сам знал и сам с трудом спокойно сидел, чувствуя, как в задницу постоянно тычется мокрой головкой член. Он принялся оглядывать комнату - они часто оставляли смазку на подоконнике или на стопках книг и очень редко - на постели, хотя бы под подушкой, где ей и было самое место. Знакомый тюбик он увидел среди тех самых книг, которые они уронили в процессе. Кирен чертыхнулся и потянулся вперед, привставая и пытаясь рукой достать до него - они все еще лежали поперек постели, а Саймон пятками упирался в пол.
Кирен почти достал тюбик, когда Саймон резко схватил его за бедра и притянул еще ближе. Пальцы только бессильно поскребли по гладкому пластику. Кирен стонал, дрожал и пытался вырваться из хватки, потому что Саймон снова зачем-то стал сосать у него, вбирая слишком глубоко, быстро, а Кирен ведь был не железным, он еле держался, тянул натужно скрипевшую простынь и бессмысленно хватал рукой воздух в паре сантиметров от тюбика.
Когда Кирен пришел в себя, он испугался, что задавил Саймона, собой. Но потом он понял, что уже лежит на спине, головой в подушках, а Саймон льет прозрачную смазку себе на член и осторожно размазывает ее по всей длине, закрыв глаза.
- Саймон, - прохрипел он.
Тот ответил, но не далеко не сразу.
- Да?
- Мне кажется, что я не переживу еще раз.
Саймон скользкой ладонью на себя потянул Кирена за лодыжку, и тот понятливо кивнул, укладывая ноги ему на плечи. А потом Кирен часто коротко дышал, широко распахнув глаза, пока Саймон медленно вставлял ему. Он крепко держался за взмокшие плечи, давил изо всех сил и не мог толком что-то сказать, пока Саймон медленно раскачивался, удерживаясь на выпрямленных руках. Ноги Кирен давно уже спустил ему на талию, стиснул и все продолжал смотреть, пока не услышал рваного хриплого:
- Кирен.
…Кирен, Саймон, Кирен, Саймон. Кирен дрожал под Саймоном и лихорадочно думал о том, когда же наконец они будут нормально двигаться, и что, наверное, нужно было сделать что-то самому. Потому что нужно было двигаться, немедленно, сейчас. Кирена заполняло это ощущение пустоты, а следом и ощущение крепкого большого члена, которое быстро покидало его - Саймон все осторожничал и не видел, что Кирен был уже давно готов.
Кирен дернул Саймона на себя, и тот упал на локти, выдохнув жалобно “очерткирен”. Тут же заскрипела кровать, задолбилась о стенку в быстро рваном темпе. Следом несдержанно застонал Кирен, который еще недавно думал, что третьего раза он не переживет.
Саймон работал бедрами, как помешанный, как будто это он был несдержанным восемнадцатилетним подростком, и Кирен задыхался, потому что дышать и орать одновременно было невозможно. Он уже вымотался, устал, каждая нервная клетка была напряжена, точно наэлектризована. Саймон вертел им, то укладывая на живот, то на бок. И Кирен, приоткрыв глаза, смотрел на покрасневшее мокрое лицо; поджимал пальцы, когда Саймон в процессе умудрялся целовать Кирену коленки, вылизывать подколенные чашечки, задирая Кирену ноги. Они быстро затекали, и держать постоянно их прямыми было решительно невозможно, но Кирен до одури наслаждался лаской и терпел, чувствуя, как подрагивают мышцы. Саймон вдруг оставил его ноги в покое и медленно вытащил член, пережимая у основания.
Кирен зажмурился: Саймон целовал его, терся о него, но это уже было слишком мало.
Когда Кирен огладил его бока, потянул Саймона на себя, вскидывая бедра, тот забормотал невнятно Кирену в губы:
- Дай мне прийти в себя, хоть немного, чтобы дольше…
Кирен опустил ладонь, шумно выдохнув, и направил член в себя, неловко насаживаясь, но Саймон все равно обреченно простонал и вдруг принялся вколачиваться так, что вместо размеренно скрипа постели Кирену резанул по ушам надрывный визг дерева, как будто бы ножки стула завозили по паркету. Стула или кровати.
Кирену было больно кончать, но его выгибало, и он до синяков вминал пальцы Саймону в плечи, пока тот продолжал вколачиваться в него, а потом затихал над Киреном, странно согнувшись и всхлипнув.
У Кирена дрожали коленки. Когда он смог что-то сказать, его голос звучал хрипло:
- Кажется, завтра я не смогу никуда пойти.
Саймон приподнялся, чтобы посмотреть на Кирена с укоризной:
- Завтра опрос по “Улиссу”.
Кирен выразительно опустил взгляд. На груди алели засосы, затисканные соски покраснели и ныли.
- Кирен.
- А еще завтра физкультура.
Саймон вздохнул и покачал головой.
- Ты же знаешь, я не буду настаивать.
Конечно, Кирен знал. А еще Кирен знал, что он сам не сможет пропустить занятия, но ему нужно было что-то сказать, даже если это магическим образом превращало Саймона в учителя-зануду. Долго быть учителем-занудой в одной постели с голым растраханным Киреном он все равно не сможет. И это Кирен тоже знал.
Что-то типа эпилога, хотя он и не был обязательным для все истории, но я, блять, зачем-то написала его. ИнжойСледующий день встретил его отсутствием разочарования за очередное “С” по геометрии, ворчанием Эми (которая так и не вернула ему тетрадь) и “химией”, когда в столовой, словно тень отца Гамлета, возник Саймон. Он выглядел невыспавшимся, да и черный свитер, украшенный почти невидным белым орнаментом, не прибавлял яркости его образу. Кирен тут же принялся за свою еду.
Он действительно был голодным, потому что вчера они так и не поели ничего толком, потому что Саймон забыл купить еды перед приездом Кирена. Вообще, как оказалось, он хотел предложить сходить за провизией, когда Кирен закончит с домашним заданием. Но почему-то не сложилось.
Или сложилось. Но по-другому.
Кирен от души уплетал даже брокколи и игнорировал кое-чьи хитрые взгляды. А Эми всем своим видом показывала то, что она все знает. И даже кофта с высоким воротом не помогла бы ему скрыться от Эми.
- Сегодня у нас совмещенное занятие, - сказал она и мечтательно вздохнула. - У вас по расписанию, а мы в четверг уйдем домой раньше.
Кирен только фыркнул.
- Ну и пожалуйста.
- А что ты делал сегодня ночью?
Кирен с трудом не подавился последним кусочком броколли, поднял на Эми удивленный взгляд. Так открыто Эми еще никогда не намекала.
- Что?
- Ты выглядишь сонным, получается, что не спал сегодня. Чем ты так был занят?
Она снова мечтательно улыбнулась.
- Готовился к “Улиссу”, - он улыбнулся в ответ и поднялся со своего места. - Пойдем прогуляемся. У нас еще есть пятнадцать минут.
Эми тут же подскочила следом и, взяв оба подноса, бодрым шагом направилась к столику для грязной посуды. Кирен только покачал головой, наблюдая за подругой.
Определенно, ему даже не нужно было ничего говорить. Эми все прекрасно знала сама, и ее даже не смущало то, что Кирен так упорно продолжал отнекиваться.
Когда Кирен пришел домой, то застал там целое семейное собрание, хотя и Стив, и Сью должны были быть на работе. Но они не были, а вместо этого вместе с Джем сидели на диване и чинно ожидали Кирена, который сразу догадался, о чем пойдет речь. Он нервно вздохнул и сел на кресло, по случаю собрания поставленное напротив дивана. Как допрашивать собрались. Не хватало только яркой лампы и черно-белого фона, как в любом добротном нуаре. Кирен вздохнул и, положив сумку на пол, так же чинно сложил ладони на коленях.
Джем не сдержала улыбки.
- Кирен, - дрогнувшим голосом сказал Стив и замолчал на пару секунд. - Мы понимаем, что тебе восемнадцать лет. Ты уже взрослый и скоро окончишь школу. И в общем, все эти твои ночевки у друга…
- Мы не будем ругать тебя, Кирен, - тут же подхватила Сью, и Стив благодарно кивнул. - Просто познакомь ее с нами, если у вас действительно все серьезно. А если не серьезно, то…
...наверное, Кирен слишком много думал, потому что если думать о беде, беда и случится. А еще беда случится, если слишком долго держать своих родителей за дураков.
Стив и Сью замолчали, неловко переглядываясь друг с другом.
- Не забывай про презервативы, братишка, - весело сказала Джем. - Мне еще рано становиться тетей.
Сью тут же возмущенно посмотрела на дочь, а та ответила непонимающим взглядом и, встав с дивана, ушла в свою комнату. Еще пару секунд спустя на весь дом громко затрубил метал.
У Кирена отчего-то горели уши.
- Конечно, - сказал он ломким голосом и вымученно улыбнулся. - Если после школы мы все еще…
И замолк.
Родители кивнули ему с такими же застывшими улыбками на лицах. Уход Джем, столь эффектный и непринужденный, добавил во всю ситуацию пару лишних тонн неловкости.
Стив и Сью поднялись и удалились на кухню для очередного семейного собрания, но уже с ограниченным допуском.
Кирен так и продолжил сиротливо сидеть на кресле, держа ладони на коленях, и в голове его (видимо, от накатывающего отчаяния) уже складывались слова:
“Мама, папа, знакомьтесь. Это Саймон. Хотя вы и так уже знаете его. Он старше меня на десять лет, почти год преподает у меня литературу, а каждый вторник и четверг мы до изнеможения траха…”.
Нет. Без трахания.
“...нарушаем субординацию из закон. А еще он мне очень нравится”.
Кирен почувствовал, как у него деревенеет лицо. Он представлял, что это будет нелегко, но он представлял это, не рассчитывая на то, что все так скоро свалится ему на голову, даже с учетом подаренных двух месяцев.
Он пока еще мог не думать об этом, а потом уже начать разбираться с проблемами по мере их поступления. И так, скорее всего, нужно было сделать. Но честное слово, Кирен давно так не волновался. Он снова чувствовал себя Алисой из сказки, только вместо разных геометрических фигур на стенах норы, в которую он провалился, были различные слова: “субординация”, “почти”, “знакомьтесь”, “старше”.
Кирен помотал головой и сонно моргнул.
Он встал с кресла, поднял с пола сумку и шаркающей походкой направился в свою комнату, чувствуя необходимость хорошенько проспаться. Пережитый стресс определенно не прибавил ему сил.
А на волнения у него еще оставалось целых два месяца. По крайней мере, теперь он хотя бы знал, что родители были в курсе.
Если это вообще как-то могло ему помочь.
NaokoTori
Артур/Мерлин модернАУ
это мой первый фичок (тм) по Арлинам ПГ-13, модерн!АУ, ER, что-то с чем-то. а еще там очень ВСЕ МИЛО и про ООС я молчу
Эдинбург и умывальникПерелет из Кардиффа в Лондон занимал примерно два с половиной часа. Время недолгое, поэтому эконом-класс обычно забивался под завязку. Капризные дети, капризные взрослые и капризный Артур - три составляющие, которые в мгновение ока превращали сносные два с половиной часа в повседневный ужас для Мерлина.
И если незнакомых людей Мерлин готов был простить и с чистой душой отпустить после посадки, то Артура он видел каждый божий будний день и не будний тоже. И все это было так сложно, но он бесил Мерлина, когда они становились коллегами на определенное время.
Обаятельный, красивый Артур часто отлынивал, ненавязчиво перекладывал на Мерлина часть работы, а в небольшом закутке, отделяемом от пассажирских взглядов синей шторкой, он тискал Мерлина и приставал к нему.
Артур был самой настоящей задницей, и… нет. Такие идиомы с некоторых пор давались Мерлину с трудом.
- Мерлин, у нас умывальник шатается, - сказал Артур, выходя из туалета. Мерлин даже бровью не повел, раскладывая по бумажным тарелкам сэндвичи с курицей и тунцом.
- В каком смысле?
- В самом прямом, дубина. Отломается скоро.
- И что я могу сделать с этим?
Он повернулся к Артуру и сначала посмотрел на него очень строго, а потом не сдержал улыбки.
- Помоги лучше, - сказал Мерлин и принялся составлять тарелки на небольшую тележку. Конечно же, никакой помощи он не дождался, а Артуру для придачи колоритности своему злодейству (тот гордо ухмылялся, скрестив руки на груди) не хватало только еще взять какой-нибудь сэндвич с тележки и надкусить его, глядя Мерлину в глаза. И если бы за это не накладывались штрафы, то без сомнения, Артур бы так и сделал.
С начала полета едва ли прошел час.
У Мерлина была привычка во время работы гипнотизировать часы, и он особо не скрывал ее, хотя Артур ее как-то раз назвал “некрасивой”. У Мерлина было иное мнение на этот счет.
Некрасиво было пытаться приставать к нему на виду у всего салона и еще как-то скрывать это, потому что в итоге они ни черта не скрывали. Лететь два с половиной часа в тяжеленной коробке с крыльями и иметь в расположении только журналы и газеты, выдаваемые высоким красивым стюардом. Тут любой пятнадцатиминутный конфуз становился настоящей драмой.
Поговорим об этом потом. Мне кажется, ты пристаешь к этой леди; леди, можете его ударить. Не смотри на меня так пристально - я и так знаю, что я красивый.
Тупой Артур много улыбался, говорил, не помогал раскладывать сэндвичи и совсем немного играл на публику. Публика это, честно говоря, ценила, а вот Мерлин оказался неблагодарным зрителем. И вместо того, чтобы смотреть на обворожительного засранца, он пристально смотрел на свои часы, отсчитывая посекундно время - еще оставался час, а его терпение уже подозрительно не двигалось и даже не дышало.
Хотя, сказать честно, Мерлину всегда так казалось, но он всегда выдерживал эти сносные адские два с половиной часа до конца. Не зря же он проводил с этим засранцем не только будние дни?
Все было очень сложно.
Нетерпеливым нервным движением Мерлин снова посмотрел на часы, когда одна из пассажирок заговорщески шепнула ему, что “тот светловолосый глуповатый паренек все же очень красивый и ладный”. И подмигнула. По-доброму и с пониманием подмигнула Мерлину; а тот, едва найдя силы для улыбки, снова посмотрел на часы, и они обещали ему еще сорок семь минут волнительной игры Артура перед пассажирами, отсутствием помощи и постоянных напоминаний о том, что у них подозрительно шатается умывальник в уборной.
И дался ему этот умывальник?
Рядом что-то тихо и ненавязчиво запищало. Мерлин вздохнул, попытался отстраниться, но Артур держал его слишком крепко, измял пиджак и все так же настойчиво и упоенно целовал, иногда опуская руки Мерлину на задницу. Сказать что-то оказалось задачей не из простых - Мерлин боялся, что он начнет стонать, а не выдаст фразу, которая должна бы была образумить их обоих. Артур уже увлеченно целовал ему шею, чуть оттянув вниз галстук и воротник рубашки, и Мерлин судорожно складывал в голове слова, пытаясь вспомнить нужные. “Я хочу тебя” - просилось на язык больше всего, хотя что-то подсказывало Мерлину, что это как раз было из разряда неверных фраз, которые бы только усугубили ситуацию. Артур совершенно его не щадил и не заботился о том, что у них еще оставалось работы на целых пятнадцать минут, а потом Мерлин был готов отсосать ему хотя в туалете аэропорта, но сейчас…
Еще целых пятнадцать минут.
Мерлин отпихнул Артура от себя и посмотрел на него взволнованно. На ощупь он поправил на себе галстук и замятый пиджак, моргнул, пытаясь прийти в себя, и перед тем, как скрыться за шторкой, показал Артуру язык, хотя никакого веселья он не ощущал.
Все пассажиры эконом-класса встретили встрепанного и раскрасневшегося Мерлина понимающими взглядами. Задорно подмигнула та самая пассажирка, на секунду отвлекшись от пристегивания ремней.
Безжалостные часы обещали еще тринадцать минут и сорок семь секунд этого безобразия.
Нужно только набраться сил.
До посадки оставалось десять минуть. Артур, непривычно тихий, стоял рядом с туалетом, отгородившись от всего самолета шторкой. Он гипнотизировал ручку странным взглядом, зажав в ладони ключ, и как будто даже не замечал присутствия Мерлина, не очень обрадованного таким развитием событий. Над головами пассажиров уже некоторое время мигала табличка с требованием пристегнуть ремни, и все это время, пока Артур так увлеченно рассматривал дверь отхожей, Мерлин ходил, проверяя все ли пристегнулись.
Мерлин тихо прокашлялся, отвлекая Артура.
- Я вам не помешал?
Определенно, лучшая шутка дня.
Артур только поджал губы и закрыл туалет, с тихим щелчком провернув ключом в ручке. Потом странно посмотрел на Мерлина и снова на туалет, замялся, сунул ключи мимо кармана и с чертыханиями наклонился, чтобы поднять их. Мерлин недоверчиво следил за происходящим.
- Похоже, что все-таки помешал, - задумчиво пробормотал он.
- Завались, - Артур выпрямился. Он вытянул руку вперед, позвенел ключами перед лицом Мерлина и убрал руку до того, как ее отпихнули. Отлично, всего за пару секунд он успел вернуться к своему обычному состоянию - напыщенность с идиотизмом, безо льда, не смешивая. Или смешивая.
Артур потянулся гибко и снова завис, когда случайно наткнулся взглядом на туалетную дверь.
Мерлин только непонимающе моргнул.
- Ты там, что ли, труп спрятал?
- Нет, - задумчиво произнес Артур. - Я думаю о том, что очень хочу тебя там трахнуть.
На лице Мерлина застыло жалкое подобие улыбки. А тишина, кажется, нагрянула даже на салон с пассажирами.
- Там.
- Но это будет очень странно, если два стюарда куда-то резко исчезнут, а туалет окажется заперт, - продолжил Артур, будто ничего не услышав.
- Трахнуть.
- И кто-то будет вдобавок орать. Хотя почему кто-то? - Артур якобы усмехнулся, и Мерлин с замиранием сердца подумал о том, что ни на йоту не верит этой ухмылке. - Орать будешь ты. Подо мной.
- Артур.
- Я уже не первый полет думаю об этом и какого-то хрена сейчас рассказываю об этом тебе.
Мерлин шумно сглотнул и двумя ладонями потер заалевшие щеки. Ненавязчивая пошлая мысль, которая до этого заставляла Артура так безнадежно зависать, теперь крепко засела Мерлину в голову. В воображении уже громко ритмично стучал о стену расхлябанный умывальник и кто-то под кем-то кричал. Ситуация была аховой.
- Мы можем потом поговорить об этом, - неровным голосом заметил Мерлин, и Артур заторможенно кивнул, потому что теперь он пялился на Мерлина пристально странно и немного пугающе. - Или даже слетать куда-нибудь.
- Только не в Кардифф, - скороговоркой выдохнул Артур. Мерлин согласно кивнул.
- В Эдинбург. Я слышал, у них на рейсе работает девушка по имени Моргана.
По громкой связи заговорил капитан экипажа, объявляя о приближении посадки, и табличка с требованием застегнуть ремни для пассажиров продолжала мигать красным. Два стюарда стояли напротив закрытого туалета, едва соприкасаясь плечами, и зачарованно думали о чем-то своем, но определенно каждый из них периодически возвращался мыслями к узкому пространству туалетной кабинки.
И Мерлин, и Артур очень давно хотели слетать на самолете в Эдинбург.
Как оказалось.
Amnezyna
Я попрошу про Брена, а что я конкретно взял - не скажу
Leam
Сайрен на фразу "— Не закрывай глаза. Смотри на меня." Можно и pwp/ Даже нужно.