[kritik-sama]

Название: Тысячи рук
Автор: kritik (Юрий-терминатор)
Фандом: Старшая Эдда
Персонажи: Фенрир, намек на Тор/Локи
Рейтинг: G
Жанр: ангст, драма, дарк
Предупреждение: полнейший джен, намеки здесь очень призрачны, большая и светлая любовь к Фенриру, слезодавильня
От автора: автор страдал, когда это писал. душой и сердцем, естественно. и руками, потому что первый вариант по моей дурости был удален и текст приходилось печатать снова.

Фенрир очень любит зиму – ее ослепительно белый цвет и изогнутые ветки голых деревьев, увешанные хрустким снегом. Ему нравится отсутствие запахов и холодные влажные прикосновения к лапам. И в долгие зимние ночи луна кажется ярче и пронзительнее, и оттого вой Фенрира в стылом воздухе звучит гораздо громче.
Для него вечное лето Асгарда изнуряющее и бессмысленно, он задыхается в этом цвету, а потому часто спускается с отцом в Митгард в бескрайние ледяные пустыни и порывы колючего ветра. Фенрира не сдерживают здесь ни чопорные рамки общества, ни дурное наследие ётуна, которое в Асгарде все презирают и боятся. Фенрира тут не сдерживает ничего.
Он слышит только смех отца в оглушающих потоках воздуха и собственное дыхание, ровное и глубокое. Перед глазами – белые поля, усеянные холодным снегом; а за спиной – высокая и тонкая фигура на фоне сугробов. И если к ней подойти, то на мокрую морду осторожно ляжет ладонь отца, проведет по черной шерсти вверх к ушам, а дальше… А дальше отец просто не дотянется, и Фенриру придется пузом лечь на снег, чтобы ласка продолжилась еще хотя бы на несколько мгновений.
Помнится, когда он был глупым щенком, то всегда тянулся к отцовской руке. Крутился у его ног и радостно скулил, если получал желаемое. У Фенрира тогда напрочь отсутствовало понимание происходящего, и смех асов над ним не казался ему обидным. Наверное, именно поэтому из них троих – Хель, Ёрмунганда и Фенрира – позволили остаться именно волку. Смешному неуклюжему щенку, который тогда не показался им слишком опасным или не подходящим по внешности.
Правда, те времена уже прошли, давным-давно.
Фенрир более отчетливо помнит, как он намеренно драл кошек Фрейи на тысячи кусочков, оставляя комки шерсти и кровь в садах, только чтобы услышать визги этой девицы; и какова была на вкус рука Тюра, предавшего его ради всеобщего дела собратьев. Фенрир помнит, что его всегда принимали за тупую скотину – безумную блажь природы, зачатую Локи. И помнит до сих пор сверкающие переливы снега.
В этой пещере – в цепях и боли – он почти ослеп; лишился обоняния. И постепенно лишается рассудка. Фенрир до сих пор помнит их с отцом вылазки в Митгард и свистящий звук ветра, но в беззвучии и собственном рычании эти воспоминания постепенно угасают. И в сознании только блестит картинка.
Фенрир тысячи раз возвращается к ним, стараясь представить, что он снова там, а не в сырых и могучих пещерах, способных сдержать ярость закованной в цепи твари. Фенрир нежится в холоде былого и приходит в себя, когда нужно в очередной раз сглотнуть собственную кровь. Но он не перестает цепляться за то, что было, боясь, что, в конце концов, станет тем, за кого его принимали не одну сотню лет.
Волчий дух держится в истерзанной и измученной оковами шкуре, а разум постепенно испаряется. Разум – это то, что нужно сохранить. Разум – это то, что он получил от отца, помимо любви к холоду и ётунской кровожадности, контролируемой рамками сознания.
И поэтому Фенрир снова воображает далекие границы голого леса и слышит глухой хруст под ногами. Глаза слепит пронзительно белый цвет, и тихий голос отца зовет его. Вот на морду ложится ладонь, тонкая и красивая, и снова не достает до ушей. Фенрир укладывается на живот и глухо урчит, метя хвостом снег. И отец смеется и садится рядом, спиной прислоняясь к черному волчьему боку.
А еще иногда был ас.
Фенрир резко выплывает из воспоминаний и булькает горлом, когда боль от проткнутой пасти вновь накатывает на него. Он старается рычать, но вместо этого выходит какой-то жалкий нестройный звук, будто взрослый матерый волк снова научился скулить.
Да, был ас. Фенрир помнит его – Тор, могучий громовержец и сын Одина. Тор несколько раз с ними спускался в Митгард, но холод доставал его даже через мощные доспехи и толстую шкуру какого-то зверя, в которую ас беспрестанно кутался. Фенрир помнил, что ему это не нравилось – когда еще кто-то находился с ними. Ему казалось, что у него в этот момент отбирают что-то важное, а он и не может сопротивляться. Хотя отец все равно смотрел на его бег и радовался беззаботно свободе своего сына, Фенрир видел это, чувствовал это. Но тревожное ощущение все равно его не покидало.
Может, потому что отца в те моменты обнимали сильные руки Тора, и они иногда отвлекались друг на друга, и Фенрир замирал, застывал на одном месте. Пока вновь не чувствовал внимательный взгляд.
Сейчас Фенрир готов оценить чужое вмешательство по достоинству. У него появляется больше воспоминаний, и громкий басовитый голос Тора почти оглушает его, отсрочивая подкрадывающееся из теней безумие. Фенрир не различает уже выступов, за которые постоянно цепляется ободранной шкурой, и не слышит собственного сиплого дыхания. И он искренне старается поменьше возвращаться в действительность, плавая в зыбких обрывках прошлого; из абстрактных деталей пытается сложить полную картину того, что было раньше, когда для его еще не сковали цепей.
И Фенрир вновь возвращается в неизвестный митгардский лес, полный ветра и скрипучего снега. Он помнит, как один раз позволил Тору дотронуться до него, положить руку туда же, куда обычно ложилась ладонь отца. Фенриру это не очень нравилось тогда, но вслед за широкой пятерней он чувствовал привычную ласку. И рычащее несдержанное раздражение топилось в умиротворении и спокойствию. Сейчас же он с удовольствием вспоминает все и тихо булькает горлом, думая о том, как старался Тор-громовержец помягче приласкать зубастое чудище. И отец пристально смотрел на сына, будто умоляя его взглядом принять чужое прикосновение.
Фенрир сейчас стоит на снегу, утопая в нем лапами, и вдали виднеется кромка голого леса. Он замирает всего на пару мгновений, ожидая, когда прекратятся шепотки и возня позади; а потом снова срывается в бег. Фенрир не возражает против чужого присутствия и смело бежит навстречу ветру. Перед глазами – бескрайние белые поля, а за спиной – высокая тонкая фигура, скрытая в объятиях мощного тела. Фенрир слышит, как его зовут по имени, и резко разворачивается, чтобы побежать обратно, топча собственные следы. Фенрир нетерпеливо машет хвостом и поддается ласке двух ладоней. И если Тор достает до черной волчьей макушки, то ради отца все равно приходится лечь на живот. Он нежится в холодном белом снегу, в порывах колючего ветра и в чужом присутствии, преисполненном осторожности и понимания.
Фенрир не хочет возвращаться обратно в Асгард – в сырость и вечное тепло, терзающее его плотную шкуру. Там, где есть только золото и зелень, бескрайние и ядовитые.
И Фенрир боится, что он сойдет с ума. Он забывается во тьме и своей боли. И в ушах издевательским перезвоном гремят цепи, которые он сломит только потеряв рассудок. Фенрир не хочет лишаться наследия отца, но все равно постепенно сдается, что-то постоянно теряя в этой пещере.
Он не помнит, как выглядит его отец; не помнит почти ничего, кроме бесконечно белого цвета и вида голого леса вдали. Но Фенрир отчаянно цепляется за ощущение узкой осторожной ладони на своей морде и за звучание смеха. Ищет воспоминания, перебирает даже легкие и неясные образы, почти абстрактные, чтобы потом сложить из них целостную картину. Фенрир не устает делать это, потому что во страхе и боли ничего другого ему не остается. Он вырывается подобным образом из собственной драной шкуры и вспоминает, какого это – существовать без боли и слепящей темноты.
И поэтому он бежит навстречу свистящим потокам воздуха, и под его лапами хрустит снег. Вдали виднеется кромка голого леса с причудливо изогнутыми деревьями; а еще Фенриру нравится отсутствие запахов и холодные влажные прикосновения к лапам. Перед глазами – белые бескрайние поля, а за спиной – высокая тонкая фигура. И если к ней подойти, то на мокрую морду осторожно ляжет ладонь отца и проведет по черной шерсти вверх к ушам…