снова веду себя себя как пятилетняя девочка, но ничего не могу поделать =_=

старый заносчивый пердун что вырастил то и пожинай сколько эмоций сколько эмоций сраный пафос не мертв сам убил он не по своей воле туда сиганул аррррррррррррррррррррррррррррррррррр

зэ риз оф май эмоушнс

@темы: Thor, мозгом наружу, культ Локи, сопли-слезы, все ручьем, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), нервотряпка, энгри бёдз

---

"я занес в ее тело землю" (с)

я не знаю, за что этот продавец книжного так меня ненавидит потому что, чередуя рекомендации пиздеца и добротных книг, он в моем случае делает упор на пиздец
наверное, для следующего похода за литературой для себя надо сделать список требований к книге, заламинировать его И ПОКАЗЫВАТЬ
КАЖДЫЙ ГРЕБАНЫЙ РАЗ
ЧТОБЫ ЧЕРЕЗ ГОД МОГЛИ ПО ПАМЯТИ ПЕРЕЧИСЛИТЬ ЕСЛИ ЗАВИДЯТ МОЮ РОЖУ ЗА ПРИЛАВКОМ
список, кстати, простой, но и не простой в это же время. раз его не всегда исполняют
1. нужны эльфы-магия-чудеса. и желательно, чтобы эльфы были не только светлые, но и темные. и вообще всякие. даешь цветовые меньшинства эльфов! синим эльфам надоело притворяться теми, кем они на деле не являются! кхм. ну, в общем, понятно, да?
2. космооперы и любую другую научную фантастику не предлагать.
3. попаданцы не нужны in popadantsy we don't trust (этот пункт надо жирно обвести и сделать ему лучики из восклицательных знаков)
4. главный герой баба НЕ ПРИВЕТСТВУЕТСЯ, если это не Громыко или Астахова
5. повествование от первого лица НЕ ПРИВЕТСТВУЕТСЯ, если это не Пехов или Громыко
6. упор на любовную линию - минимальный
7. главный герой не обладает яйцами Чака Нориса и писькой Шварценеггера. он, конечно, какой-нибудь чудогей, но в разумных пределах
8. самый сложный вопрос, от которого продавцы бледнеют и начинают обильно потеть; особенно, когда в глаза заглядываешь каково ВАШЕ мнение об этой книге? ХОРОШЕЕ ДА?

думаю, если хотя бы разок все пункты совпадут, то я не буду плеваться и горько плакать, читая очередную херню первостатейную.
отцу уже, блин, на растопку печи в гараже дохрена макулатуры набралось
жалко деньги же, а покупать то, что уже читал, не всегда тянет. даже если понравилось. да и не все, что мне нравится найдешь на книжных прилавках в моем городе

@темы: надоело, мозгом наружу, Заметки, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), нервотряпка, энгри бёдз, Мысли, Я

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

написала драбблик в ворде.
сохранила.
перезагрузила комп, ибо что-то подтормаживали программы.
И ГДЕ БЛЯТЬ НЕТУ ДРАББЛИКА НЕТ ЕГО ВОТ ГДЕ
мои нервы. вторая работа за неделю, которую надо писать заново. блт. блт. блт

@темы: надоело, мозгом наружу, нервотряпка, энгри бёдз, Я

---

Название: Тысячи рук
Автор: kritik (Юрий-терминатор)
Фандом: Старшая Эдда
Персонажи: Фенрир, намек на Тор/Локи
Рейтинг: G
Жанр: ангст, драма, дарк
Предупреждение: полнейший джен, намеки здесь очень призрачны, большая и светлая любовь к Фенриру, слезодавильня
От автора: автор страдал, когда это писал. душой и сердцем, естественно. и руками, потому что первый вариант по моей дурости был удален и текст приходилось печатать снова.

Фенрир очень любит зиму – ее ослепительно белый цвет и изогнутые ветки голых деревьев, увешанные хрустким снегом. Ему нравится отсутствие запахов и холодные влажные прикосновения к лапам. И в долгие зимние ночи луна кажется ярче и пронзительнее, и оттого вой Фенрира в стылом воздухе звучит гораздо громче.
Для него вечное лето Асгарда изнуряющее и бессмысленно, он задыхается в этом цвету, а потому часто спускается с отцом в Митгард в бескрайние ледяные пустыни и порывы колючего ветра. Фенрира не сдерживают здесь ни чопорные рамки общества, ни дурное наследие ётуна, которое в Асгарде все презирают и боятся. Фенрира тут не сдерживает ничего.
Он слышит только смех отца в оглушающих потоках воздуха и собственное дыхание, ровное и глубокое. Перед глазами – белые поля, усеянные холодным снегом; а за спиной – высокая и тонкая фигура на фоне сугробов. И если к ней подойти, то на мокрую морду осторожно ляжет ладонь отца, проведет по черной шерсти вверх к ушам, а дальше… А дальше отец просто не дотянется, и Фенриру придется пузом лечь на снег, чтобы ласка продолжилась еще хотя бы на несколько мгновений.
Помнится, когда он был глупым щенком, то всегда тянулся к отцовской руке. Крутился у его ног и радостно скулил, если получал желаемое. У Фенрира тогда напрочь отсутствовало понимание происходящего, и смех асов над ним не казался ему обидным. Наверное, именно поэтому из них троих – Хель, Ёрмунганда и Фенрира – позволили остаться именно волку. Смешному неуклюжему щенку, который тогда не показался им слишком опасным или не подходящим по внешности.
Правда, те времена уже прошли, давным-давно.
Фенрир более отчетливо помнит, как он намеренно драл кошек Фрейи на тысячи кусочков, оставляя комки шерсти и кровь в садах, только чтобы услышать визги этой девицы; и какова была на вкус рука Тюра, предавшего его ради всеобщего дела собратьев. Фенрир помнит, что его всегда принимали за тупую скотину – безумную блажь природы, зачатую Локи. И помнит до сих пор сверкающие переливы снега.
В этой пещере – в цепях и боли – он почти ослеп; лишился обоняния. И постепенно лишается рассудка. Фенрир до сих пор помнит их с отцом вылазки в Митгард и свистящий звук ветра, но в беззвучии и собственном рычании эти воспоминания постепенно угасают. И в сознании только блестит картинка.
Фенрир тысячи раз возвращается к ним, стараясь представить, что он снова там, а не в сырых и могучих пещерах, способных сдержать ярость закованной в цепи твари. Фенрир нежится в холоде былого и приходит в себя, когда нужно в очередной раз сглотнуть собственную кровь. Но он не перестает цепляться за то, что было, боясь, что, в конце концов, станет тем, за кого его принимали не одну сотню лет.
Волчий дух держится в истерзанной и измученной оковами шкуре, а разум постепенно испаряется. Разум – это то, что нужно сохранить. Разум – это то, что он получил от отца, помимо любви к холоду и ётунской кровожадности, контролируемой рамками сознания.
И поэтому Фенрир снова воображает далекие границы голого леса и слышит глухой хруст под ногами. Глаза слепит пронзительно белый цвет, и тихий голос отца зовет его. Вот на морду ложится ладонь, тонкая и красивая, и снова не достает до ушей. Фенрир укладывается на живот и глухо урчит, метя хвостом снег. И отец смеется и садится рядом, спиной прислоняясь к черному волчьему боку.
А еще иногда был ас.
Фенрир резко выплывает из воспоминаний и булькает горлом, когда боль от проткнутой пасти вновь накатывает на него. Он старается рычать, но вместо этого выходит какой-то жалкий нестройный звук, будто взрослый матерый волк снова научился скулить.
Да, был ас. Фенрир помнит его – Тор, могучий громовержец и сын Одина. Тор несколько раз с ними спускался в Митгард, но холод доставал его даже через мощные доспехи и толстую шкуру какого-то зверя, в которую ас беспрестанно кутался. Фенрир помнил, что ему это не нравилось – когда еще кто-то находился с ними. Ему казалось, что у него в этот момент отбирают что-то важное, а он и не может сопротивляться. Хотя отец все равно смотрел на его бег и радовался беззаботно свободе своего сына, Фенрир видел это, чувствовал это. Но тревожное ощущение все равно его не покидало.
Может, потому что отца в те моменты обнимали сильные руки Тора, и они иногда отвлекались друг на друга, и Фенрир замирал, застывал на одном месте. Пока вновь не чувствовал внимательный взгляд.
Сейчас Фенрир готов оценить чужое вмешательство по достоинству. У него появляется больше воспоминаний, и громкий басовитый голос Тора почти оглушает его, отсрочивая подкрадывающееся из теней безумие. Фенрир не различает уже выступов, за которые постоянно цепляется ободранной шкурой, и не слышит собственного сиплого дыхания. И он искренне старается поменьше возвращаться в действительность, плавая в зыбких обрывках прошлого; из абстрактных деталей пытается сложить полную картину того, что было раньше, когда для его еще не сковали цепей.
И Фенрир вновь возвращается в неизвестный митгардский лес, полный ветра и скрипучего снега. Он помнит, как один раз позволил Тору дотронуться до него, положить руку туда же, куда обычно ложилась ладонь отца. Фенриру это не очень нравилось тогда, но вслед за широкой пятерней он чувствовал привычную ласку. И рычащее несдержанное раздражение топилось в умиротворении и спокойствию. Сейчас же он с удовольствием вспоминает все и тихо булькает горлом, думая о том, как старался Тор-громовержец помягче приласкать зубастое чудище. И отец пристально смотрел на сына, будто умоляя его взглядом принять чужое прикосновение.
Фенрир сейчас стоит на снегу, утопая в нем лапами, и вдали виднеется кромка голого леса. Он замирает всего на пару мгновений, ожидая, когда прекратятся шепотки и возня позади; а потом снова срывается в бег. Фенрир не возражает против чужого присутствия и смело бежит навстречу ветру. Перед глазами – бескрайние белые поля, а за спиной – высокая тонкая фигура, скрытая в объятиях мощного тела. Фенрир слышит, как его зовут по имени, и резко разворачивается, чтобы побежать обратно, топча собственные следы. Фенрир нетерпеливо машет хвостом и поддается ласке двух ладоней. И если Тор достает до черной волчьей макушки, то ради отца все равно приходится лечь на живот. Он нежится в холодном белом снегу, в порывах колючего ветра и в чужом присутствии, преисполненном осторожности и понимания.
Фенрир не хочет возвращаться обратно в Асгард – в сырость и вечное тепло, терзающее его плотную шкуру. Там, где есть только золото и зелень, бескрайние и ядовитые.
И Фенрир боится, что он сойдет с ума. Он забывается во тьме и своей боли. И в ушах издевательским перезвоном гремят цепи, которые он сломит только потеряв рассудок. Фенрир не хочет лишаться наследия отца, но все равно постепенно сдается, что-то постоянно теряя в этой пещере.
Он не помнит, как выглядит его отец; не помнит почти ничего, кроме бесконечно белого цвета и вида голого леса вдали. Но Фенрир отчаянно цепляется за ощущение узкой осторожной ладони на своей морде и за звучание смеха. Ищет воспоминания, перебирает даже легкие и неясные образы, почти абстрактные, чтобы потом сложить из них целостную картину. Фенрир не устает делать это, потому что во страхе и боли ничего другого ему не остается. Он вырывается подобным образом из собственной драной шкуры и вспоминает, какого это – существовать без боли и слепящей темноты.
И поэтому он бежит навстречу свистящим потокам воздуха, и под его лапами хрустит снег. Вдали виднеется кромка голого леса с причудливо изогнутыми деревьями; а еще Фенриру нравится отсутствие запахов и холодные влажные прикосновения к лапам. Перед глазами – белые бескрайние поля, а за спиной – высокая тонкая фигура. И если к ней подойти, то на мокрую морду осторожно ляжет ладонь отца и проведет по черной шерсти вверх к ушам…

@темы: Тор/Локи, мозгом наружу, мифология, культ Локи, сопли-слезы, все ручьем, нервотряпка, Фанфики

---

Название: Don't open
Автор: kritik (Юрий-терминатор)
Бета: нет
Фандом: Eyeshield 21
Пейринг: Хирума/Сена
Рейтинг: пока G
Жанр: романс, быт
Предупреждения: АУ, в котором Сена и Хирума не учились в одной школе, ООС, слэш, развращение невинных креветок
Дисклеймер: коммерческой пользы не имею
Размещение: авторские права торжественно передаю  стальной кулак Тавара
От автора: Финичек :3 прелестный мой сочный и непримиримый финик-атеист) я много хочу сказать тебе теплых слов. и я надеюсь, что мне удастся тебе их сказать лично тет-а-тет и в камеру) но я не настаиваю, если что) Хороший мой) с днем рождения тебя, да?) теперь ты почти большой и скоро мы сможем улететь в Лас-Вегас и пожениться я надеюсь, что ты дождешься честно своего дня рождения - часовые пояса-то у нас разные, и только тогда откроешь кат.
и еще прости пожалуйста, что готова только одна глава. их будет еще три и я никак не думала, что сей текст распидорасит на столько задумок х_х ты главное пинай меня чаще, а там и про Конго таки добьем :3
в общем, с днем рождения тебя

1/4

1. 50 оттенков алкоголя

Хирума сразу стал звать Сену креветкой. Не утруждая себя объяснениями причин, он с самого начала задал тон их отношениям - глупая юркая креветка и хитрый демон. В тот день в одном небольшом тихом райончике Токио образовался весьма могущественный дуэт.
Хирума вел себя достаточно нагло, чтобы Сена не смог избежать общения и по-быстрому сбежать. Он даже приготовился оставить в руках Хирумы свои деньги, но демон все напирал, скалил жуткую ухмылку и не давал Сене прохода, явно что-то желая получить. К рассуждениям о таком Сена тогда еще не был готов морально. Поэтому он молча ждал своей участи, краем сознания выхватывая отдельные кусочки картины.
В сознании гремел пронзительный хрипловатый голос, перед глазами маячила черная футболка с неаккуратными дырами вокруг надписи "Don't open - dead inside", и Сена все никак не мог вспомнить, где же он видел ее раньше. Еще он думал о том, что не стоило бояться чего-либо - как будто такое случалось в первый раз.
Нужно было только подгадать правильно время и успеть унести ноги. И ключи от дома - а телефон с деньгами не так важны. По ним вряд ли что-то важное можно узнать.
Потом Сена увидел перед собой когтистые руки с длинными пальцами. Они что-то складывали в стопку и сворачивали вчетверо. Небольшие продолговатые бумажки светлых и темных блеклых цветов были похожи на деньги, которые Хирума совсем недавно тихо вытащил у Сены, когда они случайно столкнулись в супермаркете. Правда этот жуткий странный парень не удалился так же тихо с добытым, а дождался, пока Сена не выйдет из магазина.
И показал ему украденное с непонятным намерением вернуть. И Сена боялся, что возвращение средств не будет стоить ему простой благодарности и непонимания. Очень уж этот Хирума казался хитрым.
Теперь он смотрел на свои деньги и не понимал, чего от него хотели. Ему почти тыкали в нос эти несчастные йены, приговаривая, что нынче креветки совсем пошли тугоумные.
Тогда-то Сена и пришел в себя.
- Креветки? - недоуменно спросил он, подняв на Хируму растерянный взгляд. Впрочем, тогда он был совсем не в курсе, что этого парня звали Хирумой. Сена тогда еще ничего не знал о нем. Но это не мешало ему осознавать, насколько крупно он влип - даже если это воистину удивительное знакомство не перейдет на уровень избиения и прочего неприятного варианта общения.
Хирума закатил раздраженно глаза и цыкнул, оглядывая Сену с ног до головы, и тому почему-то от этого взгляда стало неуютно.
- Креветки, - хмыкнул Хирума. - Маленькие и глупые, которые с первого раза не слышат вопроса.
Сена виновато опустил глаза. Он паниковал по поводу себя, а у него всего лишь что-то спросили. Только вот что?
- А какой был вопрос?
Хирума прижал ладонь к лицу и пробормотал что-то страдальческим тоном. А потом уже громче повторил:
- Как тебя зовут, мелкий?
Сена поднял на Хируму неуверенный взгляд. Они вдвоем все больше напоминали театр абсурда, и ведущую роль в этом выступлении играл Сена. И, кстати сказать, выходило у него весьма недурно. Они уже минут десять друг напротив друга, а ничего путного из разговора так и не вышло.
- Сена, - сказал он уже смелее и добавил, - Кобаякава Сена.
Парень хмыкнул тихо и неясно почему сказал:
- А я уж думал, что придется напомнить.
Нет, Сена понял намек на свою... неспешность, но по каким-то причинам… это было сказано так, словно незнакомец, которого он видел впервые, уже знал, как его зовут. Помимо мелкого и креветки.
- Простите, что заставил вас ждать ответа.
Сена даже не поленился низко поклониться, продолжая все же испытывать то странное неуютное чувство, что он что-то упускает.
А дальше между ними снова тоненько зазвенело молчание, нарушаемое лишь беспрерывным пением птиц и редким глухим звуком, когда открывались и закрывались двери магазина. В такой жаркий день народу было очень мало. И люди выходили на улицу, только чтобы купить мороженого или воды.
Сена решил, раз уж он назвал свое имя, то наглостью не было бы, спроси он Хируму - которого он тогда, конечно же, еще не знал - об этом же в ответ:
- А вас как зовут?
Этим Сена сделал первый шаг к чему-то неконтролируемому и притягательному. Он мог бы поддаться внезапно накатившему чувству паники, когда жуткий парень задумчиво оглядел его с ног до головы, как и в тот раз. Сена мог бы убежать - и его вряд ли догнали бы. Он почему-то был уверен в этом. И интуиция, так часто молчавшая до этого, тогда истошно вопила и требовала немедленного побега.
Но Сена остался стоять, дожидаясь ответа.
Поперек паники и желания скрыться от этого пристального взгляда он положил правила поведения и собственное приличие.
И услышал негромкий ответ:
- Хирума. Хирума Йоичи.
Любые пути к отступлению мгновенно захлопнулись. И Сене словно наяву почудился этот железный лязгающий звук.

***
Появление Хирумы в жизни Сены - это несомненный плюс, который Сена со временем научился ценить. И если раньше он видел какие-то недостатки в поведении своих малочисленных друзей, то поведение Хирумы всех их сгладило. Хотя Хируму нельзя назвать плохим. Он оказался очень умным - Сена даже не побоялся бы слова "гений". Хирума умел находить для себя выгоду из любой ситуации и уже в возрасте шестнадцати лет смог обеспечить себя более, чем хорошо.
И сделать себе целую армию рабов и должников. Здесь сказка заканчивалась.
При всех своих положительных качествах Хирума был из тех людей, что были решительно невыносимы. Жестоки и мстительны. Беспардонны и грубы. Хирума являлся абсолютным лидером. Сена даже выяснил, что в бывшей школе Хируму звали Полководцем Ада, и в чем-то он согласился с тем, кто придумал подобное прозвище.
В Хируме, без сомнений, было нечто нечеловеческое.
А еще Хирума обладал потрясающим даром убеждения. И дело было даже не в черной зловещей книжечке, где, казалось, хранился компромат на каждого жителя планеты. Хирума мог словесно убедить человека в том, что ему что-то нужно. Даже если ему это совсем не надо.
Наверное, таким образом, Сена и попал на ту небольшую авантюру; при всей его легкой внушаемости. На тот момент они общались с Хирумой всего два дня. Два безумных, почти бешеных дня в жизни Сены, события которых ему уже как бы намекали: скоро это станет для тебя ежедневной рутиной, привыкай, маленькая глупая креветка.
И Сена покорно привыкал, помогая Хируме во многих его делах. Может быть, тот искал приемника своему сложному, почти великому делу. Но по Сене было ясно видно, что такой тяжкий груз для его совести станет невыносимым, если из посредников его повысят до инициатора.
Да и глупости все это насчет приемника. Хирума только закончил школу, и сейчас выбирал, приглашение от какого университета ему принять. Он был старше Сены всего на два года, и в таких радикальных решениях для своей жизни пока не нуждался. Хотя он упорно продолжал рассказывать Сене, как он смог добиться такого положения. Чаще всего – наглядно. Маленькие камеры, сговорщики и просто бесстыдные люди, готовые подставить собственного работодателя или коллегу только ради триумфа. Сена воочию наблюдал, как тайная тонкая сеть информации крепла и оплетала все больше и больше людей.
За два дня он смог увидеть, как с десяток бедняг попали под власть Хирумы, совершив лишь небольшие проступки. Маленькие, неудобные проступочки, могущие стать настоящей катастрофой, если их обнародовать.
На этом Хирума и жил, странным образом не опасаясь за свою жизнь. Хотя стоило, очень стоило. Под обстрел попадали не только обычные граждане – их Хирума почти не трогал, но и политики, люди большого влияния в обществе, директора фирм и предприятий. Тот, кто готов пойти по головам ради собственного спокойствия и безопасности. А Хирума жил на широкую ногу, не таская с собой десяток телохранителей и половину оружейного завода.
А еще Сена не мог понять, почему ему это все доверяли и объясняли в мельчайших подробностях. Он упорно пытался найти разгадку. Ведь дело не могло быть только в Сене? Что миру до него, не привыкшему переступать порог своего дома со свободным ощущением жизни?
Сена путался в причинах, но принимал приглашение от Хирумы прогуляться каждый день, несмотря на недоумение и опасения.
В общем, тогда они были знакомы третий день: Сена уже купался в ощущении, что он вляпался во что-то крупное, а Хирума, как всегда, жарился в черных футболках и изредка курил, повергая Сену в неясный трепет.
Целостная картина человека крайне опасного и интересного. Курит, ходит в панковских вещах и являет собой миру весомую угрозу. И внешность у него еще была чудаковатая и даже немного жуткая. Хирума сказал, что так гены совпали, но Сена все равно не мог периодически прекратить пялиться на длинные уши, каждое из которых было увенчано двумя сережками-кольцами. И зубы. Белоснежные клыки, коими было запросто оттяпать руку, просто не могли принадлежать человеку. Сена, конечно, не смел сомневаться в происхождении Хирумы – он однажды видел его с исцарапанной шеей, и иногда тонкие ранки открывались и несильно кровили; но все же...
И глаза. Сена вряд ли когда-нибудь забудет эти глаза, пугающие и завораживающие, с немного зауженным зрачком. И, кажется, Хирума их немного даже подводил, чтобы усилить эффект от пугающе тяжелого взгляда. Будто демона пытаешься переглядеть – и прекратить не можешь, опасаясь за свою душу, и понимаешь, что все это напрасно.
Хирума и правда походил на демона и поведением, и внешностью. И Сена, находясь в его обществе, старался поменьше думать об этом.
В тот раз, на третий день их знакомства, они пошли в парк. Хирума был странно доволен, а Сена… Сена не знал, доволен он, или нет. При всех печальных обстоятельствах знакомства с Хирумой, общение с ним нисколько не тяготило Сену, не считая моментов просвещения в науке «Как сделать себе рабов – быстро, точно, надежно». Хирума проявлял по отношению к Сене почти снисхождение, и не скрывал этого, явно надеясь на какой-то отклик. Но при этом, он не жалел Сену, и за это тот был ему безмерно благодарен. Однако стеклянные бутылки, задорно звеневшие в пакете, что нес Хирума, его сильно смущали. Из пакета торчали только темные узкие горлышки – штук шесть-семь; но Сена знал, что это. Он уже видел такие крышки раньше.
Хирума нес пиво, дорогое пиво, которое обычно отец Сены покупал по праздникам, чтобы побаловать себя немного.
А тут… они же не пить его шли в парк? Их обоих оттуда мгновенно выгонять, если увидят в их руках спиртное.
Спросить у Хирумы напрямую о том, чем они сейчас займутся, он не догадался. Поэтому просто молча шел следом, не переставая вертеть головой – здесь он был впервые. И даже названия места не знал, но виды цветущей зелени, среди которой затерялись небольшие аккуратные скамеечки, оценил. И решил, что придет сюда еще раз; только сам, не забыв запастись парочкой сэндвичей и какой-нибудь книгой из тех, что им задали прочитать на каникулах.
Сена даже на мгновение смог ощутить умиротворение. На территории парка было почти прохладно. Зеленые насаждения окружали небольшое чистое озерцо, огороженное невысоким заборчиком. Через каждые два метра на заборе висели таблички «В озере не купаться» с подрисованным под надписью, перечеркнутым плавающим человечком. И Сена все удивлялся, будто видел такое в первый раз.
Однако он до сих пор не мог соотнести то, что они несли в пакете, и то, куда они пришли. Сначала он думал, что они просто идут мимо через парк, возможно, даже к Хируме в гости, но тут уже отказывала фантазия. Сена упорно не представлял себе, где живет Хирума – в его голове вылеплялся какой-то странный гибрид бункера, пентхауза и бескрайних долин Преисподней. Поэтому идею он эту отмел, особенно когда Хирума целенаправленно повел его к одной из скамеек, разместившейся под тенью высокого дуба.
Хирума даже не стал приглашать Сену – просто уселся и принялся ворошить пакет, извлекая на свет божий семь бутылок пива и две деревянные коробки с крышками из прозрачного пластика. Внутри коробок Сена углядел рис, каштаны, несколько кусочков свинины в горчичном соусе и еще что-то.
В желудке радостно заурчало.
Кажется, перед тем, как напоить, его сначала покормят. И судя по запаху, вмиг разнесшемуся из открытых коробок, покормят очень вкусно. Сена тут же приютился рядышком, через Хируму пытаясь рассмотреть, что еще приготовили для него. Но услышав тихую усмешку, сел ровно, рассматривая свои пальцы.
Сена перестал что-либо понимать. И, кажется, уже даже не хотел.
…но запах ему очень нравился, поэтому он беспрекословно принял свое порцию и взялся за палочки, подняв на Хируму взгляд.
- Спасибо, - сказал он. И это было первое, что Сена сказал за сегодня сам, не отвечая на вопросы и не следуя каким-то указаниям.
- Да не за что, - Хирума хмыкнул. – Не спаивать же тебя на голодный желудок.
- Вообще не понимаю, зачем меня спаивать.
Сена, надеявшийся на то, что хотя бы часть его вопросов сегодня исчезнет, услышал в ответ только тихий чпок. Он повернул к Хируме голову, глядя, как тот делает пару глотков пива и заедает их пряной фасолью.
Почувствовав пристальный взгляд, Хирума неспешно отставил бутылку и ухмыльнулся, явно играя на терпении Сены.
- Скажи мне, - он щелкнул когтистыми пальцами перед лицом Сены, - ты когда-нибудь видел пьяных креветок?
Первые несколько секунд тот соотносил вопрос с ответом. Вообще-то до него сразу дошло – и намек этот, и легкая насмешка, но было в словах Хирумы что-то странное, но понять конкретно Сена не смог. Он только булькнул тихо: «Нет», - и принялся за рис.
Однако в следующие слова вслушивался жадно.
- Я вот тоже не видел.
- Хирума-сан, но я могу ведь и не напиваться, - Сена поддался смутному желанию заупрямиться и снова поднял голову, глядя на Хируму недоумевающе. – Или вообще не пить.
- Но тебе ведь интересно, каково это на вкус, верно?
И в хрипловатом голосе Хирумы вновь прозвучало что-то такое, отчего Сена на мгновение замер.
Его очень ловко поймали на крючок его же любопытством и усилили эффект ленивым продолжением:
- Почему-то же твоему отцу нравится именно это пиво.
Сена отложил коробку, воткнув в комки недоеденного риса палочки. Грянувшее на него смятение прошло почти мгновенно вместе с четким осознанием того, кто сейчас сидит рядом с ним и скалит довольно нечеловечески острые зубы.
- На меня у вас целое досье? – Сена неуверенно улыбнулся, вцепившись двумя руками в край скамейки. Словно он приготовился в любой миг оттолкнуться и сбежать. На короткое мгновение Хирума положил прохладную когтистую ладонь поверх руки Сены и сжал. Сена тут же выдохнул судорожно и разжал ладони, чувствуя, как они тихонько гудят.
- Мы живем в одном и том же районе, - сказал задумчиво Хирума и дернул плечом. – Естественно, я должен знать о своих соседях.
- И о маме с папой у вас тоже досье?
Хирума странно улыбнулся, услышав этот вопрос, и дернул быстро бровями, будто Сена сморозил пошлость.
- Особенно на них.
- Почему тогда я не знал о вас?
Они жили в небольшом райончике, где все друг друга знали. Часто приходилось сообщаться ради обращения в префектуру или участия в каком-нибудь конкурсе на лучшее обустройстве района. Сена не раз ходил по домам соседей, хотя и не очень любил это делать.
И не то, чтобы он знал прямо всех-всех, но присутствие такого кадра у них сложно не заметить.
Однако и такой вариант тоже имел право на существование:
- Просто мне не было нужно, чтобы обо мне кто-то знал.

***
Первую бутылку Сена распил прямо на скамейке. Хирума перед этим удостоверился, что Сена все съел, и даже собирался заснять такое событие на телефон. Но Сена быстро подобрался, отставляя бутылку, и приготовился прятаться, чтобы не попасть в кадр. На таких фотографиях лучше бы Хируме не попадаться.
Тот отчего-то даже возражать не стал. Убрал телефон обратно в карман и торжественно вскрыл вторую бутылку пива. Она была мокрая, чуть запотевшая, и этикетка, намокнув, немного скосилась вниз. Но Сена смог прочитать «Светлое», пару ингредиентов из состава и заверения в высоком качестве продукции.
Он шумно выдохнул, словно перед тем, как нырнуть. И сделал первый глоток. Облизнул губы, недоуменно моргнув, и уставился на бутылку.
- Это… странно, - он поднес пиво к носу и вдохнул, пытаясь осознать, что он только что почувствовал. – И горько.
Хирума закатил глаза, не скрывая довольной полуусмешки.
- Сделай еще пару глотков. Дальше все пойдет глаже.
Сена послушно кивнул, но глотки растягивал, делая вид, что все еще старается распробовать. Просто с каждым разом вкус становился все горше и горше. И Сене это начинало не нравится. Но потом все и правда пошло легче.
Глоточки были небольшими, однако Сене становилось то прохладнее от студеного напитка, то жарче от того, что этот напиток был хоть и слабым, но алкоголем. Он стал чувствовать себя свободнее и даже завел с Хирумой разговор о какой-то чепухе. Кажется, они обсуждали Танако-сан из 36го дома и семейство Анезаки, с которыми родители Сены оказались очень дружны. К слову, Хирума не выразил удивления по этому поводу, а лишь скривился досадливо и сделал большой глоток из своей бутылки.
- Как же, как же, - сказал он. И резко замолчал, оставляя Сене очередной ворох вопросов. Сена не мог даже нарочно вспомнить все, что было для него загадкой относительно Хирумы. Он что-то узнавал для себя, несомненно, из каждой встречи, но неясных аспектов и элементарных проявлений любопытства не становилось от этого меньше.
А еще в этот день произошло то, за что Сене будет стыдно всю его оставшуюся жизнь. Помимо того, что он выслушал много нелестных вещей об Анезаки Мамори-нээсан, с которой он рос в детстве, и промолчал, найдя их хоть и грубыми, но достаточно справедливыми, Сена в этот день умудрился напиться с двух бутылок пива.
И напиться так, что мир во всех смыслах этого слова пошатнулся. Сена нес какую-то ересь о себе, и лежал на мягкой траве прямо за скамейкой. Макушкой он упирался в корни дуба и смотрел на темные в тени листья. Он пытался дотянуться носочками до спинки скамьи, но для этого приходилось сползать все ниже и ниже. И был большой риск задеть случайно худую спину в черной футболке. А Сена не хотел задевать Хируму, даже случайно.
Он ничего не имел против Хирумы и даже находил его… хорошим. В чем-то. Просто Хирума вряд ли был тем человеком, который прощает такие вещи. Поэтому Сена еще и отползал в бок, чтобы сократить риск, заодно и хоть сколько-то было видно лицо Хирумы. Когда говоришь – ведь удобнее видеть собеседника. Хирума же сидел точно истукан и почему-то не смотрел на Сену.
А тому было весело. И предчувствие его снова гнало в какую-то неясную степь, заставляя говорить неясные слова и делать неясные вещи. Даже для Сены.
- Хирума-сан, - сказал он. – Вы хотели посмотреть на пьяную креветку.
И придержал на языке «Так обернитесь же».
Хирума, до этого сидевший неподвижно, медленно повернулся к Сене, и окинул хмурым взглядом с головы до ног. Тихо вздохнул, видя разводы травы на боках светлой футболки Сены и, подцепив оставшиеся две бутылки, встал со скамьи, обходя ее.
- Уже посмотрел, - коротко сказал он, укладываясь рядом. – Забавное зрелище.
Сена неопределенно пожал плечами и вытянул ноги в очередной раз, задевая кончиком пальцев резные ножки скамейки. Почти получилось.
- Вы же…
- Да-да, креветка, хотел, - Хирума приподнялся на локтях, переводя на Сену тяжелый взгляд. – Ты к чему это сказал?
- Просто я пьяный, - с укоризной ответил Сена, - а мне еще домой идти.
Хирума фыркнул.
- И что? У тебя родители все равно в отъезде.
Сена сокрушенно вздохнул и, что-то тихо ворча себе под нос, повернулся к Хируме спиной. У него закружилась голова, стоило только немного приподняться. И он внезапно осознал, что ложиться прямо здесь было большой ошибкой.
- И это знаете, - буркнул он и резко дернулся, когда к его шее сзади прижали холодную бутылку. Ее почти сразу убрали, но мокрое неприятное ощущение осталось. Сена передернулся.
- Знаю, - раздался негромкий хмык, резко сменяясь коротким деревянным стуком. Точно кто-то смог дотянуться до выгнутой спинки скамейки ногами. – Поэтому мы во вторник пойдем к тебе.
Сена даже подскочил, забыв о том, что у него кружится голова, и уставился на Хируму, скорее, удивленно, чем возмущенно.
- Во вторник? То есть… послезавтра? А… а зачем?
Мгновенно закружилась башка, и Сена с тихим стоном вновь прилег обратно.
Хирума лежал рядом, закинув руки за голову, и смотрел на густую пышную крону. Он выглядел задумчивым – почти мечтательным. Если с подобным образом хоть как-то можно было связать засиявший на радостном лице оскал. И последовавший ответ.
- Мы будем курить травку.
Сена, грустно вздохнув, справедливо рассудил, что ему это послышалось.
Или нет. Это же Хирума, и такой ответ вполне мог оказаться правдой. Скорее всего, он ею и окажется. Но Сена не особо расстраивался по этому поводу, подумав, что раз уж он позволил этому начаться, то можно было бы и продолжить.
А так - хотя бы честно.
Сена неуверенно улыбнулся.
- Какую креветку будете лицезреть на этот раз?
И почему-то от этого вопроса уже не становилось стыдно, даже немного смешно. И Сена правда-правда не знал, почему так происходило.
Хирума же, которого Сена все-таки смог заразить немного своим глупым весельем, загадочно улыбнулся.
- Вхлам обкурившуюся.
И Сена прыснул тихо, кивнув, а потом почему-то рассмеялся, хотя он так и не понял, почему ему было так легко и весело.
Ну что ж. Хотя бы честно.

@темы: Eyeshield21, мозгом наружу, Хирума/Сена, сопли-слезы, все ручьем, люди, обнимашки и любовь, Фанфики

---

Название: Из истории троих
Автор: kritik (Юрий-терминатор)
Фандом: Старшая Эдда
Пейринг: Тор/Локи, Тор/Сиф, Локи/НЖП
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, быт, ангст, чуть-чуть драмы и печали
Предупреждения: слэш, гет, недозаходы на ПВП, какие-то авторские догадки и авторская нелюбовь к некоторым персонажам; плюс ашипки
Дисклеймер: народное достояние и прочее :3 ни на что не претендую
Размещение: теперь оно является собственностью  Nemho - спрашивать тоже у нее)
От автора: Кукуся :3 все пожелания будут лично, все обнимашки и прочее - тоже :3 а пока знай, что я тебя очень люблю



Спокойствие
После пира Один недоволен выходкой Локи, как никогда. Он не скрывает своей ярости и часто повторяет: мальчишка, беспокойный, нетерпеливый, дурной и прочие странные слова, которые Тор уже давно не может соотнести с именем Локи. Хотя насчет дурного – может быть. Не у всякого хватило бы смелости сотворить то, что сотворил Локи. Он даже не отпирается: лишь кивает, молча выслушивает укоры отца и с достоинством выходит получать свою наказание за сложившуюся ситуацию.
Но ведь ваны сами виноваты.
Тор даже восхищается его поступком – ему, могучему Тору-громовержцу, не всякий раз удастся соблазнить замужнюю женщину за столь краткий срок. А Локи хватило двух часов.
Всего-то стоило услышать от мужа этой леди не очень лицеприятные вещи в свой адрес и поколдунствовать своим обаянием и элегантностью – и месть вышла такой, что того вана, сдуру решившего оскорбить бога лжи и коварства, еще долго удерживало несколько асов от желания пойти и по-мужски набить Локи морду.
И Тору думается, что не удержи вана асы, тот еще от Локи и кулаком схлопотал бы. Очень уж не любит Локи слышать в свой адрес комплименты, которые обычно говорят женщинам. Даже если их говорит Тор. Но ему обычно спускают такое с рук (пара змей в кровать и какое-нибудь почти безобидное зелье в мед). А в остальных случаях Локи не остановит даже риск войны и ревность Тора.
…наверное, Всеотец все же прав насчет дурного. Глупый маг.

Доброжелательность
В чем-то провидение покоряется не только норнам, но и богам Асгарда. Дает на мгновение им лицезреть то, что уже предначертано и то, что они предопределяют для себя, совершая какой-то поступок. Ведь Тор точно знал тогда, что отступать не стоило. Хотя на него шипели, сверкали красными глазами, давая на несколько мгновений взглянуть на ётуна, спрятанного под личиной аса. Тор слышал кучу отказов, вежливых и грубых, и испытал на себе пару раз действие колдовоских сил – не очень приятных, сказать к слову. Локи неоднократно уходил с пиров демонстративно с какой-нибудь девицей, а на следующее утро скалился довольно и был почти доброжелателен. Только если Тор опять не заводил тот неудобный для них разговор.
Тор ведь все думал, что таким поведением упрямец только выдает себя с головой.
Все разрешилось одной ночью на пиршестве, устроенного в честь того, что Тор, наконец-то, посватался к Сиф. Локи сидел мрачный, чернее тучи, и огрызался на всех, маленькими, но частыми порциями вливая в себя хмельной мед. Видимо, от отчаяния.
После того, как его выловили в одном из коридоров и принялись нещадно лапать, Тор понял, что нужно было сразу напоить Локи. Дать заглотить целый бочонок пенного напитка, и не пришлось бы так долго ждать и терпеть столько упорного несогласия. И всякой дряни, подлитой в кубок.
Правда, Тор еще сам хряпнул для храбрости. Но Локи вряд ли это почувствовал, забыв тогда о том, что из себя обязательно надо строить недотрогу.

Невозмутимость
Тору всегда казалось, что в такие моменты главное – успеть натянуть простынь на причинные места и прикрыть собой телеса лежащей рядом девицы. Тогда можно и разборки устраивать и самому выказывать негодование, если Тора побеспокоили напрасно.
Происходящее сейчас, явственно доказывает, что самое главное в подобных ситуациях – сохранять полнейшую невозмутимость. Голый ты или на голове стоишь, сверкая волосатой задницей и торчащим хреном.
Когда Сиф застает Тора и Локи в весьма компрометирующем виде, Тор готовится даже не к словам – нет. Сиф достаточно сурова для асиньи, а посему вполне способна нашпиговать неверного мужа всем, что подвернется под ее руку.
Его спасает – спасает ли? – Локи, который с самым невозмутимым видом переворачивает Тора на спину и продолжает двигаться, усевшись верхом ему на бедра. Не сдерживает тихого тягучего стона, и Тора снова захлестывает душное жадное чувство, на мгновение до этого схлынувшее, поддавшись небольшой панике.
- Что-то забыла? – спокойно интересуется Локи и усмехается, видя на красивом лице Сиф замешательство и ужас. Она даже не отвечает. Сбегает, не забыв захлопнуть за собой дверь – и Тор не получает разборок ни на следующий день, ни через год. Хотя ждет; ждет с неловкостью и сводящим живот страхом, и раньше это чувство было почти незнакомо ему.
Но нет. Тишина, радушно открытая спальня жены по ночам и довольно скалящийся Локи.
И Тор не знает, что хуже – это или то, что о его связи с Локи через пару дней знал весь Асгард?

Ёмкость
Локи очень вредный – это несложно для понимания. Да что там говорить. Это знает во всех девяти мирах.
Но насколько потрясающе осознание многогранности его души и эмоций! Тор иногда не может сдержать себя в руках и смотрит жадно и долго на Локи, когда тот злится, или наоборот, доволен, как кошки Фрейи весной – и все переживания, чувства переливаются в нем, как солнце отражается на граненых сторонах алмаза. Даже если Локи не очень стремится это показать. И если научиться читать это точно до каждой эмоции (не без помощи интуиции), то вполне можно добиться того, чтобы сердце этого вредного и заносчивого ётуна всегда билось только для Тора.
И путь к тайным знаниям великанской души, как кажется Тору, без сомнения, лежит через знания плотских аспектов – так ли вместителен этот прелестный ядовитый рот, как и сердце его обладателя и способен ли Локи продолжать огрызаться, когда его от души трахают?
Да и что Тору до каких-то премудрых наук? Ему бы до телес дорваться, проверить это все. А там и так сойдет.

Мужество
Кто сделал первые шаги, до сих пор остается загадкой. Наверное, это тот, у кого хватило мужества, искренности и упорства. И Тор, конечно же, не собирается показывать пальцем. Но сотни, тысячи, миллионы шагов, которые до последнего были встречены агрессией и злобой, делал только он.
С другой стороны, Тор лишь пытался совершить их, прорваться сквозь толстые ледяные стенки неприятия; но реальный шаг смог сделать, лишь получив ответную спешность и жаркое нетерпение в ответ.
И теперь на самолюбии Тора ребром встает вопрос – хотя, естественно, сам Тор знает на него ответ, но все же: а считаются эти короткие шажки туда и обратно? Вообще что-нибудь можно нормально рассудить, когда твой избранник – капризный и беспардонный маг ётунского происхождения?

Решительность
Тор страстно желает поговорить с Сиф и решить ту небольшую недомолвку, что теперь всегда сопровождает их. Иногда кажется, что эта абстрактная недомолвка принимает вполне конкретные острые черты, перенимает манеры ее виновника: она тихо и ненавязчиво подтачивает уверенность и в словах Сиф, и в словах Тора. Они сомневаются во всем, что связано друг с другом, хотя оба стараются как можно меньше думать о Локи, находясь наедине друг с другом.
Они с молчаливым единодушием исключили позу наездницы из постели, а причины покорности Тора перед Сиф прямо-таки кричат о своем присутствии. Локи первые на первые месяцы становится запретной темой, а потом Сиф начинает потихоньку оттаивать, поливая бога коварства грязью.
Ведь, в конце концов, Сиф не идиотка и прекрасно понимает, что после того инцидента Локи и Тор вряд ли прекратили свои так называемые отношения.
Просто они стали скрытнее и гораздо-гораздо жарче.

Осторожность
Локи говорит, что Тор в бою похож на берсерка – неустрашимого и неостановимого. И в этом есть свои плюсы. Только Тору и принимать ничего не надо – адреналин и боевая ярость могучего божества сделают свое дело и дадут сил сражаться до конца, до последней капли крови. Пока Хель не приветит его на том конце и не даст отдохнуть на пару тысяч лет перед битвой всех битв.
Хотя это глупо звучит – отойди Тор к Хель раньше времени, вряд ли исполнению пророческих слов вёльвы будет ход. Непременно судьба изменится в иную сторону, а Фригг не надо будет бродить по всему свету, в отчаянии моля каждую тростинку и камешек не причинять вреда ее сыну. Но Судьба вряд ли настолько благосклонна к богам; поэтому и погибнуть Тору раньше времени никто не даст – громовержца заберет в бою только Мировой Змей.
А еще Локи говорит, что Тор, как и берсерк, тоже пускает пену и слюни изо рта и поэтому смешно выглядит, с измазанной мордой размахивая молотом. И, возможно, половина воинов, сложивших головы в бою с Тором, погибла от смеха, а не от ран.
Но Тор старается не слушать того, что говорит Локи после лестной части. У бога обмана есть дурная привычка портить впечатление от сказанных слов каким-нибудь укольчиком из яда и наглости.
Как он говорит – чтобы было неповадно. А Тор просто верит: Локи такой злюка оттого, что все же немного страшится возможной благосклонности Судьбы – ан нет, да и решит она поменять свое решение и смертью Тора радикально изменит ход истории всех девяти миров.

Жизнелюбие
Локи любит жизнь. В каком-то смысле. Смерти он не страшится, так как в Хельхейме у него есть крупные родственные связи, и вряд ли его дочь в случае чего не посмеет отступить от правил. Да и по сути – что есть смерть для того, кто признан богом среди богов? Лишь небольшой отдых. Для Локи же это, конечно, повод избежать весьма неприглядной участи, страха перед которой он не скрывает. Но и спокойствие в прохладных могилах Хельхейма не заменит всего восторга трикстера, живущего среди пафосных себялюбцев. И возможности доказать его причастность к какому-то происшествию часто не существует. В общем, сплошное веселье: каждая шутка, каждая уловка для Локи – это почти повод жить; и асы не скучают.
Кстати сказать, Тор нагло, но справедливо зачисляет оставшееся от «почти» на себя.
И на детей Локи. Хотя они и весьма болезненная тема не только для их родителя – для всего Асгарда, часть которого в день Рагнарёка сокрушат именно отпрыски трикстера.
Таким образом, Тор весьма умело – было, у кого поучиться – делает вид, что знает, почему Локи беспрестанно так стервит; и при этом не вызывает никаких сомнений – это все от того легкого ощущения, что ты живешь, а не понимания, что скоро тебе в глаза польется змеиный яд.

Дальновидность
Тор первые несколько минут лежит с зажмуренными глазами, пристально вслушиваясь в трезвон в своей голове. Во рту сухо, на языке мерзкий привкус. Тор не унывает и старательно сохраняет неподвижность, словно пытается поймать гармонию собственного тела, затерянного вчера в недрах бочки с хмельным напитком.
Тор редко так напивается. Очень редко. Но если подобное происходит – по причине далеко не радостной – то страдает не только он, но и тот, к кому Тор в таком беспамятном состоянии постоянно заваливается. Чаще всего с намерениями не очень благими. Правда, сил богатырских хватает только на то, чтобы дойти до ближайшей стороны кровати, сгрести себе в объятия ругающегося и шипящего, как змея, Локи. И уснуть, довольно похрапывая.
А на следующее утро его всегда встречает безжалостное похмелье, мрачный и помятый Локи и кубок какого-то чудотворного варева, приготовленного специально для Тора.
И неизвестно – то ли Локи каждый день готовит это чудное зелье, то ли просто предчувствует, когда Тор придет и готовится заранее.

Естественность
- Ты такой… синий, - обалдело бормочет Тор, и резко переводит взгляд на пару симпатичных, витых рогов на лбу Локи. Оглядывает темно-синие, сжатые крепко губы.
И выдыхает удивленно:
- Я не раз бился с турсами, но никого из них не припомню… таким. Красивым.
Локи фыркает и закатывает красные глаза, резко принимая привычный облик аса. Он торопливо поправляет рыжие волосы и отворачивается, отчего-то находя сложившуюся ситуацию неловкой. У Локи неестественно прямая спина, и дышит он глубоко и размеренно, точно пытаясь успокоить себя.
- Я ведь не заставлял тебя показывать мне это, - мягко говорит Тор и кладет тяжелые ладони Локи на плечи, сжимает несильно и привлекает к себе.
- А я не заставлял тебя смотреть, - упирается Локи и выворачивается из ненавязчивой хватки.
- Я разве говорю что-то против?
Локи хмурится и молчит, опустив темный взгляд вниз. Затем он хватает Тора за ворот рубахи и тащит к кровати, по пути раздеваясь и раздевая ничего непонимающего здоровяка. Но, кажется, что показ мод все-таки прошел удачно.

Неспешность
Когда Локи женится, весь Асгард будто бы выдыхает облегченно. И на секунду каждый позволяет себе расслабиться и закрыть глаза. В честь новобрачных устраивают небывалый пир, и Сиф ходит довольная, наверняка думая, что этой свадьбой решатся ее проблемы в семейной жизни. Первые полчаса.
Затем она, понимая, к чему идет все мероприятие, отбирает постоянно у Тора выпивку и пытается увести его из залы то уговорами, то соблазнами. Гладит большие безвольные ладони и улыбается неловко, чувствуя, как недолгое счастье топится в скверне из переживаний и догадок.
- Пойдем, душа моя, - говорит она, и Тор неожиданно поднимается, кинув последний взгляд в другой конец стола, где сидят новобрачные. И уходит, не оборачиваясь.
А ночью Тор невозможно нежен и все никак не медлит прекращать ласки, изматывая жену своеобразной любовью и странной тоской. Сиф, кажется, что как только Тор ляжет рядом, она тут же уснет и проспит до утра в спокойной безмятежности, излюбленная и исцелованная. Но что-то заставляет ее всю ночь держать глаза открытыми. Она лежит спиной к Тору и делает вид, что спит, вслушиваясь в его спокойное нешумное дыхание.
Ближе к утру когда постепенно начинает светлеть небо, Тор осторожно выбирается из постели, тревожа этим задремавшую немного Сиф.
Он тихо ходит по комнате, собирая свои вещи, а потом и вовсе удаляется.
Сиф поднимается на кровати и растерянно оглядывает комнату, судорожно стараясь не думать о том, что только что произошло.

Исполнительность
- Ты бы все так свои долги… - Тор выдыхает шумно, явно стараясь подобрать подходящее слово, молчит с полминуты и качает головой. – Всегда бы ты так.
Локи в ответ только ухмыляется и по-мужски кривит красивый женский рот. Ему явно неловко стоять, сверкая перед Тором своими прелестями. Тор видит это краем глаза, потому что воистину оторвать взор от полных прелестных грудей очень непросто. При этом он старается подсчитать, сколько времени Локи скрывал столь необычный факт о себе. Конечно, можно было бы догадаться после истории со Свальдифари, но… настолько глобально.
- Скрой свои телеса, - ворчит Тора, но головы не отворачивает, продолжая пристально и жадно смотреть. И сжатые в кулаки руки подрагивают, будто он старается сдержать желание потрогать это, смять в грубой хватке и…
Локи моргает и нахально глядит на Тора:
- Почему я должен тебя слушаться?
Тор резко хватает за белые округлые плечи и тянет на себя, крепко стискивая. Локи хрипит, вырывается, мгновенно растеряв свой норов. И оттолкнувшись из выпустивших его объятий, принимается одеваться, не поднимая на Тор взгляд. Оба смотрят мрачно и недовольно. И Тор явственно осознает – проказа Локи провалилась. Гладит на мужскую рубашку, слишком узкую для такой пышной груди, и сглатывает громко. А может, и удалась.
И когда Локи выходит, Тор с ужасом понимает, что теперь даже в постели Сиф ему не найти покоя от мыслей об одном ётуне.

Ясность
У Сиф болит голова и сердце. Она держит глаза широко открытыми, закинув голову назад, и часто-часто моргает. Ей надо сдержать слезы и не разрыдаться перед приходом мужа в покои. Хотя она, честно, не знает, придет ли Тор в этот раз или нет. Может, он снова затерялся где-то среди тысяч коридоров и комнат Асгарда со своим Локи, решив этой ночью пренебречь супружеским долгом.
Сиф страшно и неудобно понимать, что все зашло настолько далеко. Она почти готова уйти на несколько лет в другой мир – в даль от мелких, но болезненных сплетен и явных фактов, не требующих доказательств. И там, возможно, успокоившись обрести гармонию с собой и тем, что ей почти не мешает.
Ведь она уверена, что Тор любит ее. Очень странно и неуклюже, но любит. Его явно тяготят узы брака, но и Сиф ничего не может с собой поделать.
Уже почти ночь, а она не в силах уснуть. От этого болит голова. Сиф пытается закрыть глаза, но шум за стенкой лишает ее такой возможности. И она снова смотрит в темный потолок, прислушиваясь к скрипу кровати в соседней комнате и двум голосам, каждый из которых ей смутно знаком. Сиф задерживает дыхание и просто мантрой повторяет про себя.
Это не мой муж. Это не мой муж. Это не мой муж.
И даже если ей кажется, что один из голосов бормочет «Локи», то… глупости это все. Ей это кажется. Уже далеко за полночь, а она до сих пор бодрствует – от того ей и слышится то, чего в реальности просто нет.
Просто надо немного поспать.

@темы: Тор/Локи, Thor, мозгом наружу, культ Локи, люди, обнимашки и любовь, Фанфики

---

почти неделю живу с матерью, пока в моей комнате обитает ДЯДЯ СНОВА ОН
я уже молю все, что можно молить.
пусть. он. быстрее. защитит диплом.
И ВАЛИТ ОТСЮДА НА ЧЕТЫРЕ СТОРОНЫ
ничего ни написать нормально, ни посмотреть, ни почитать - мама все время лезет разделить со мной впечатления. конспирации почти никакой. только если с телефона сижу и крепко прижимаю малявку к себе - и то, я такими темпами скоро ослепну. но тут извернуться можно.
но моя комната.
моя комната т_т почти все подушки с дивана скинуты на пол, балкон постоянно открыт, истроганы книги и поставлены не в том порядке, стол завален бумагами, не моими конспектами и вещами
И ЗАПАХ
ЁБАНЫЙ ДУХМАН
пот, нежный аромат пива - которое дядя не стесняется приносить в мою комнату, и носочки
слезы, горечь, страдания. я хочу свою маленькую комнату обратно - проветривать и проводить в свой порядок.
и еще постоянно работает телевизор, который я почти никогда не смотрю. а у дядя он работает. нон-стоп. причем, просто так.
и на подушке я той больше не буду спать, даже с поменянной наволочкой.
в моей жизни полная дисгармония. моя комната перестала быть моей, я вообще не могу нигде найти уединения.
пиздец лето.

@темы: надоело, сопли-слезы, все ручьем, нервотряпка, энгри бёдз, Я

---

после вчерашнего дня рождения однокурсницы я осталась награждена кучей синяков. получился истинный праздник жизни. и особенно для меня он пошел плодотворно.
и нет, меня не били
и нет, этого тоже не было
меня только скрутил по рукам и ногам один мальчик. ткнул лицом в пол, руки вывернул, прижал мои пятки к моей же жопе и сел на ступни. а потом стал ЩЕКОТАТЬ МЕНЯ И ТЫКАТЬ МНЕ В РЕБРА ПАЛЬЦАМИ. не то, чтобы я возражала до определенной поры. для меня это иногда тоже своего рода секс
но я сейчас лежу с этими синяками - плечи, руки, ребра, задница, ноги - на своем мягком диванчике, как на иголках. мне неудобно лежать. что-то обязательно будет задето блт, как я ни устроюсь
еще и на затылке шишка - голова автоматически включена в развернувшуюся камасутру
только вот откуда шишак я ваще не помню х.х
а я ведь даже не пила и кальян не курила

@темы: мозгом наружу, взрыв мозга, оргазм, эпилепсия, нервотряпка, энгри бёдз, Мысли, люди, обнимашки и любовь, Я

---

Я каюсь.
Нет, серьезно. Я сегодня хотела напечатать два фанфика, а в итоге села за компьютер, увидела на рабочем столе иконки третьих героев...
И все.
Мир рухнул, поглотил меня лавиной; и из простого жителя России я обернулась доблестным Йогом, оставившим магию ради жизни в жестоких степях .___.
Я сражалась с магами - бывшими своими товарищами; с ящерами и войсками Эрафии. Я, как всегда, почти рыдала, разбирая по частям тот потрясающий артефакт-не-помню-названия. И в итоге я смогла доказать, что стою того, чтобы быть воином цитаделей!
Задротство длилось 7 часов, и щас я еле оторвалась от монитора.
Там, правда, уже другая кампания. Я строю козни армии добра.
Но суть не важно. Меня даже не оправдывает продуманный в голове слэшный сюжет между Йогом и Хэком. недоверие, унижения, издевательства, насилие, мягкие волосы в жесткой хватке, любование странной синей кожей... Кхм. >___>
Меня ничего не оправдывает. Таким задротом просто нельзя быть
Поэтому я каюсь. Да.
Простите меня

@темы: мозгом наружу, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), нервотряпка, HoMM, Я

---

если кто захочет, напишите xD мне прямо самой интересно

27.06.2013 в 03:02

Пишет  товарищ финсток:

я не смог пройти, вы понимаете.
налетайте, посоны. можно даже с обоснуем


Пишет  Чиф:

What ship do you think I’m the child of? (плод любви какого пейринга я?)

@темы: мозгом наружу, сопли-слезы, все ручьем, взрыв мозга, оргазм, эпилепсия, люди, обнимашки и любовь, Я, Флэшмоб

---

Семь на два.

Я впервые пишу по ним, таким неповторимым и великолепным для меня отношения братьев Конго кажутся очень сложными, чтобы осознать и почувствовать их целостно, но вот частично, мне кажется,их понять можно. Ну, я постараюсь, по крайней мере)
Название: Семь на два.
Автор: kritik
Бета: нет
Фандом: Eyeshield 21
Пейринг: Унсуи/Агон
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, быт, немного грусти
Предупреждения: слэш на фоне гета, твинцест, душевная и церебральная ёбли, тройничок, ООС)
Дисклеймер: не претендую ни на какую выгоду, кроме морально-удовлетворительной)
Размещение: теперь  товарищ финсток властитель этого текста, и он угоден делать с ним все, что вздумается)
От автора: этот труд написан ради душевного, морального и физического здоровья одного товарища. Товарищ! Будь здоров, расти большой и таким же очаровательным) эти страдания Унсуи я посвящаю тебе!

1/7

1. Праздность.
Их было четверо - предвестников Апокалипсиса. Война, Голод и Чума - Агон, как оказалось, пока добрался до дома Унсуи успел подраться, проголодаться и охмурить пару чудных девушек. Сам он в облике Смерти и окончательного хаоса прибыл в квартиру брата.
Часы показывали ровно без пяти минут шесть.
Унсуи знал, что у этого мира было странное понятие справедливости. Точнее, оно отсутствовало у него совсем, словно священный труп Справедливости покоился в могиле с самого основания человечества. Наверное, когда Бог низвергал Хируму с небес, тот мести ради пристрелил эту трепетную девицу. Она последний раз вздохнула, прижала к хладеющей груди изящные руки и пала жертвой собственного отсутствия. С тех пор вопросами справедливости стала править лотерея.
На этот раз лотерея решила, что Агону стоит прийти к Унсуи за пять минут до будильника.
За пять минут.
Ну и где она? Где справедливость?
Никто не захотел бы получать такие дурные новости так рано.
Мироздание знало всего четыре случая, когда Агон приезжал к своему брату. В эти дни происходило что-то глобальное, кто-то особенно крупный подыхал в ближайшем лесу, и вуаля! На пороге своей квартиры Унсуи видел Агона, с парой забитых до отказа спортивных сумок.
Так каждый раз начиналась самая отвратительная пара недель в жизни Унсуи. Хотя на этот раз Агон даже не стал ломать дверь. Он вежливо постучал, дождался, пока ему откроют. И бесцеремонно отпихнул брата, входя в квартиру вальяжной пришаркивающей походкой. На пороге в спальню он оставил сумки и с тихим выдохом завалился на кровать, еще смятую и теплую.
Агон аккуратно положил очки на прикроватную тумбочку, удосужился снять обувь. И уснул.
По комнате мгновенно разлился тяжелый прелый запах носков, а сам носитель аромата беспардонно лег на чистые спальные простыни в... этом.
Унсуи честно не следовало удивляться подобным выходкам. Сам он уже не сможет поспать, да и рядом с Агоном нормально не ляжешь: тот постоянно вертелся, храпел, что-то бормотал и нередко пытался задушить жертву своих объятий. Это плохо влияло на сон Унсуи.
Поэтому оставалось только смириться и пойти готовить завтрак.
Его поджидала рабочая неделя, в течение которой он будет разгребать почасово засирающуюся квартиру. Агон умел потрясающе заставлять мусором все окружавшее его пространство, но вот руку протянуть, чтобы выбросить пакетик от чая, он не мог. Особо тяжким испытанием для Унсуи были вездесущие носки, которые разве что на люстре не висели, и постоянно играющий порно-канал. Унсуи честно каждый раз обещал себе выкинуть телевизор, но потом, стоило коробке замолчать, он о ней просто забывал. Агону же постоянно требовалось слышать эти пошлые вялые звуки. Монотонные, как лекции преподавателя по физике.
В чем был их смысл? Слава богу, хоть ночи они проводили в относительной тишине. Унсуи обычно ютился на диване в гостиной, пока на его постели довольно храпел вконец обнаглевший Агон.
Это была тяжелая реальность. После третьей подобной ночевки у Унсуи начинала отниматься спина и терпение, после пятой - он плевал на все и шел в свою спальню. Слушать храп на тот момент казалось много проще.
Это все только предстояло Унсуи. Он меланхолично думал о том, что все же в чем-то провинился в прошлой жизни. Она его наказывала и отдавала на растерзание лотереи, которая страдала затяжными приступами черного юмора.
Агон проснулся через пару часов. К тому моменту Унсуи успел проветрить спальню и особо хитрым способом стянуть с Агона носки, приготовил завтрак и разложил в шкафу принесенные братом вещи, часть которых признал годными для пользования только после долгой и обстоятельной стирки. Он позвонил учителю, объяснил ситуацию и даже предупредил о возможности опоздания.
Когда Унсуи услышал тихие пришлепывающие шаги, то был занят домашним заданием на неделю и готовился выслушать монолог по поводу того, какой же все-таки нудный братишка у блистательного Агона. Чем черт не шутит, он с ужасом готовился к распитию молока прямо из пачки. И к вытиранию жирных пальцев о штаны.
Агон был совсем как ребенок, он требовал заботы и внимания, оттого периодически за некоторые его выходки Унсуи мечтал устраивать охоты на ведьм. С применением всего арсенала пыток, известных человечеству.
Так или иначе, Агон встал напротив Унсуи, уперся двумя руками в круглый кухонный стол и склонился к лицу брата, яростно глядя в спокойные глаза. Агон сейчас зачем-то демонстрировал силу и ради такого события даже не поленился забыть очки в спальной.
Унсуи, наверное, даже испугался бы, но сейчас ему было весьма любопытно. Агон давно не вел себя так с братом.
- Послушай, - сказал он предельно вежливо, чем еще больше распалил любопытство Унсуи, - я поживу у тебя недельку другую, и я даже согласен помогать тебе в уборке квартиры...
На этих словах в Унсуи что-то дрогнуло, и он почти пожалел брата, который старался обдумывать все, что говорил.
- ...но если ты, пидорас драный, хоть раз притронешься ко мне, я побью тебя, как какой-то недостойный мусор.
Вот и прояснилось небо над Токио.
Унсуи отчаянно держался от того, чтобы не засмеяться или не ответить чего-то поострее. Он в подобных ситуациях вообще предпочитал молчать: какими бы матами и выдумками не блуждал Агон, он всегда приходил к верному выводу. Но иногда дурость и самомнение Агона вырывали из Унсуи менее адекватные ответы. Из простого удивления.
Они были братьями и явно стоили друг друга.
Агон отвернулся и прошел к холодильнику, попутно пальцами подхватив со сковородки кусок остывшей яичницы. Достав с нижней полки неоткрытую бутылку молока, всковырнул фольгу и присосался к горлышку.
Унсуи старательно рассматривал формулу кинетической энергии и думал о том, что в этом мире можно пожить и без строгого порядка. Агон же как-то жил и даже казался довольным.
- Сегодня тренировка есть?
Унсуи устало вздохнул и закрыл тетрадь. Этот вопрос он точно не мог проигнорировать.
- Если ты не знал, то сообщаю: тренировка проводится каждый день, - он дождался тихого хруста бутылки из-под молока и повернулся резко к Агону. Тот взглядом, кажется вдохновленно убивал своего брата: никогда не скажешь точно, что взбесит его. То ли слова, то ли менторский тон.
- Почему ты пришел? Снова что-то случилось с домом?
Это был закономерный, но бессмысленный вопрос. Только поэтому Агон и решал, что неплохо было бы навестить брата - когда его дом становился временно непригодным для жилья. Ну, а самым частым вредителем были...
- Трубы.
Унсуи не знал, что Агон делал с трубами, но стандартно раз в два-три месяца они выходили из строя, затопляя пару нижних квартир. Так и получалось, что риску начинал подвергаться дом Унсуи, а ремонтная компания знала Агона в лицо и даже на третьем за год вызове вручила ему скидочную карту. На семь процентов.
- Мне вот интересно, - задумчиво произнес Унсуи. - Что ты с ними делаешь?
Агон склонил голову на бок. Ответ его прозвучал членораздельно, словно говорил он с дурачком:
- Я ими пользуюсь.
Унсуи хмыкнул и поднялся на ноги, сгребая все тетради и книги со стола. Он пошел в спальню, но на пороге остановился, хмыкая:
- С тебя ведь станется смывать презервативы в унитаз, - и еле увернулся, когда о косяк рядом с головой разбилась пустая бутылка из-под молока. - Потом сам это уберешь. Собирайся. Учитель знает, что ты у меня.
Наверное, все же иногда Справедливость подавала знаки жизни, хоть и были они вялыми.
И насчет помощи в уборке, как выяснится позже, Агон соврал. И в этом была его вина.

2/7

2. Чревоугодие.
Учитель всегда говорил о важности умения держать себя в руках, будь то мысленное отречение от суматохи или же покорность и смирение. Ни то, ни другое не говорили что-то плохое о человеке. Они не были признаками инфантилизма или бесхребетности. Ведь человека, который просто не пожелал участвовать в бессмысленных, громких и некрасивых склоках, нельзя назвать плохим - нисколько.
Унсуи честно старался следовать этим словам: тренировки, медитации, упражнения. Унсуи учился видеть мир в ареале спокойствия и рассудительности и постепенно отклонялся от кривой ухабистой дорожки, полностью состоявшей из драк, проблем и волнения опекунов. Унсуи начал подавать надежды.
Выходки брата теперь казались ему дикими и часто необоснованными. Он старался вспомнить свои мысли три или четыре года назад, когда так же рьяно бежал в драку, чувствуя себя бесконечно правым. Как он рассуждал? Как аргументировал и доказывал себе же свою правоту? Ведь они близнецы, и раньше они думали невероятно похоже. Значит, вспомнив себя, Унсуи смог бы понять и Агона.
Но отчего-то прошлого себя он считал утерянным раз и навсегда. Наверное, это можно было считать определенным успехом. Спокойствие вытесняло из безумствующей молодой души смятение, неопределенность и озлобленность, оставляя лишь четкую картину мира и пути решения проблем.
Но иногда, совсем-совсем редко Унсуи снова боролся со своими демонами, которые на короткий миг завладевали его мыслями. Иногда, совсем-совсем редко Унсуи мечтал набить морду своему брату так, чтобы тот очень надолго запомнил один важный урок: не съедай все, что лежит в холодильнике. Под все имелось в виду все, что не требуется особой обработки или уже особо обработано до съедобного состояния. Унсуи по возвращению домой некогда было заниматься готовкой - он все оставлял готовым с вечера, чтобы уставшим, голодным и неспособным ни на что, кроме как дойти до постели, захватить с собой еще чего-нибудь из еды. И уже на кровати предаться быстрой трапезе и лечь поспать на пару часов.
Агон же особо не жаловал школу. Занятия всегда проходили мимо него семимильными шагами, тренировки - тоже. Поэтому гостю на развлечение оставалась лишь полка с книгами и учебниками, да вечно играющий канал "Asian boobs". Касаться первого Агон считал ниже своего достоинства, второе часто надоедало. Оставался еще и холодильник. Он-то и помогал избавиться от тоски и ожидания.
Главное шоу в лице брата возвращалось домой всегда только после четырех. Унсуи считал, что это были очередные происки лотереи.
На этот раз Агон догадался оставить ему полпалки конченой колбасы и баночку говяжьего окорока. На верхних полках нашлись рис и макароны. Среди горы немытой посуды удалось найти лопаточку и свою пару палочек.
Остервенело перемешивая рис на сковородке, Унсуи недовольно думал о том, что такими темпами Агон скоро перестанет пролазить в дверь. Он не двигался и только продавливал диван, устроившись напротив стонущего телевизора. Рядом копились пустые кружки с уже высохшими чайными пакетиками, и Агон от скуки мог составлять из них злобные мордочки и буквы, насколько хватало посуды. Насчет другого вида занятий брата Унсуи был не вкурсе. По крайней пере, так обстояли дела, когда Унсуи возвращался домой. Ему надоело, чрезвычайно надоело это.
И если на физическое состояние Агона, который все равно не толстел, ему было плевать, то себя он начинал совсем немного жалеть. Еще в меньшей степени, чем желать набить Агону лицо. Время для сна он тратил на готовку, уборку и выговоры брату, и ложился спать в период, когда нужно было заниматься медитацией.
Жизнь Унсуи безбожно сбивалась с графика. А лотерея продолжала веселиться.
- Вкусно пахнет.
Агон никогда не обременял себя одеждой. Она, по его же словам, была слишком неудобной: обтягивала, облегала, стесняя в движениях. Она была не в почете. Конечно, общество не потерпело бы голых мужиков на улице, даже если бы на них были кроссовки. Поэтому вся одежда Агона была просторной и даже мешковатой. Но дома... дома не было общества, которое стало бы порицать за хождение нагишом. Волю общества часто изъявлял брат, но его можно было не слушать. И максимумом, что Агон допускал в своем облачении, были трусы. Да и то - не всегда.
Сверкая голым задом, он прошел к плите, глянул Унсуи через плечо.
- Снова рис?
- Это не тебе, - спокойной ответил Унсуи. - Ты свое уже съел.
- О, я знаю-знаю, - хмыкнул Агон. - Его мудрейшее Сиятельство считает, что я злой и нехороший намеренно оставил брата без обеда?
Унсуи с размаху накрыл крышкой сковородку, прицельно швырнул лопатку в раковину.
- Что тебе нужно?
- Я пришел поздороваться с братом, - Агон склонил голову на бок, спустил очки на переносицу, глядя на брата доброжелательно и доверчиво. У него всегда ловко проходил этот трюк, только когда он не издевался. - Ты мне не рад? Мы не виделись с тобой целых полдня! Ты должен был соскучиться.
- Прекрати, - Унсуи поморщился, мельком глянул вниз, Агону под ноги и вновь устремил на брата недовольный взгляд. - И надень уже что-нибудь.
- Зачем? - вопрос прозвучал так, словно Унсуи спросил о чем-то мерзком, неприемлимом. Агон не любил одежду. А еще очень любил доводить своего брата. Он прошествовал медленно к кухонному столу и устроился на нем голой задницей и вальяжно закинул ногу на ногу, задевая одновременно в Унсуи любовь к порядку, чистоплюйство и нетерпение.
- Сегодня ночью у меня будет работенка, - задумчиво произнес Агон. - Ближе к двенадцати я свалю отсюда, вернусь под утро.
Это был еще один аспект совместной жизни с Агоном - учился он через пень колоду, тренировки посещал с переменным успехом и работал в страшной дыре - дрался за деньги. Учитель, единожды увидев у Агона сбитые костяшки, задал ему такую взбучку, что тот зарекся появляться перед учителем в подобном виде. Работать, естественно, Агон не перестал, но с тех пор посещал тренировки раз-два в неделю, когда с лица и рук сходили следы драк. Он исчезал на всю ночь и появлялся избитым, довольным и с деньгами. Большими деньгами, которых хватало надолго.
Но, к еще большему сожалению, Агон часто на день-два впускал в свою ночную жизнь девушек. Тратился на них, изображал примерного молодого человека и под утро оставался без гроша.
- Я надеюсь, что и на этот раз все кончится хорошо, - сказал Унсуи, поворачиваясь к Агону спиной. Тихо щелкнул выключатель плиты.
- Так ты все же волнуешься за меня, - насмешливым ядом прозвучал голос Агона. - Боишься, что найдется кто-то сильнее меня?
- А ты думаешь таких людей нет? - мрачно ответил Унсуи. - Ты всего лишь школьник.
- О, может, ты еще скажешь, что нас ожидает тяжелый мир взрослых?
Эти слова были нечестными, но Унсуи ничего не мог поделать с собой - Агон знал, куда нужно бить. Никто не виноват в том, что Агон рвался в этот мир рьяно. И что Унсуи потащился вслед за братом, не желая его терять. Братская связь нерушима, верно? Они оба увидели то, что хотел увидеть Агон, и это не сделало никого из них лучше. Они считали, что быть взрослыми здорово, но столкнувшись с отдельной квартирой, инспектором по делам несовершеннолетних и мудростью учителя, Унсуи поменял свое мнение. Агон остался при своем.
И обнаружилась еще одна тропа, по которой братья пошли порознь.
Унсуи тяжело вздохнул, посмотрел на ноги брату.
- Сегодня ляжешь на диване. Все равно тебе не спать.
Агон фыркнул.
- Вот еще.
Спрыгнул со стола, снял болтавшиеся на кончике носа очки.
- То, что ты встаешь так рано, твои проблемы.
И направился в спальню: судя по звукам, там начинался новый фильм.

3/7

3. Ярость.
Началось все с легкого шлепка по щеке. Легкого, обидного и очень оскорбительного - для Агона. Для него нарушение личного пространства всегда означало лишь три вещи: либо он трахается, либо он в самом разгаре игры, либо он в самом разгаре мордобоя.
По крайней пере, последние года два-три. До этого, конечно же, Агон не раз получал по щекам от брата за глупые и опрометчивые поступки и молча терпел, признавая... что?.. Унсуи точно помнил: уже тогда Агон мог навалять ему так, что оставалось лишь одно недоумение - а чего он, собственно, так долго ждал?
Если рассуждать здраво, то начало этой драки можно отнести еще к трудовой ночи Агона, когда он в безумном и прибыльном бою умудрился схлопотать несколько раз по лицу. Унсуи точно знал, что соперник Агона, добравшийся так далеко, вряд ли выживет или, если чудо случится, сможет потом заниматься каким-либо видом подвижной деятельности.
За разбитые губы, синяки на скулах и гудящую от ударов голову Агон мстил беспощадно. Или же просто находил повод окончательно ломать рамки человеческого и дозволенного.
В этом противнику Агона можно было не позавидовать. Но за оставленные синяки и ссадины Унсуи почему-то готов был благодарить того бедолагу. Может, оттого, что предупреждение Унсуи не прозвучало напрасно, или же потому, что, хотел Агон этого или нет,а завтра ему необходимо было поехать на занятия. Прошлым вечером позвонили из администрации школы и тонко намекнули, что с таким рейтингом скоро и спортивные достижения не смогут удержать Агона от отчисления. Нужно было восстановить хотя бы количество посещений.
С таким лицом посещают либо врачей, либо ту жуткую огромную женщину из их с Агоном детства, которая отвечала за дела несовершеннолетних.
Особенно интриговал исход будущей встречи с учителем.
Унсуи напрямую сообщил Агону об этом, но в итоге схлопотал за маленькую, ничего не значившую пощечину. Причем, Агон этим утром был на редкость терпелив.
Он, вернувшись домой, даже старался вести себя тихо. Но у него это всегда плохо получалось. Агон хлопал дверями, шаркал ножками стульев по полу, гремел крышками кастрюлей, сковородок. И кряхтел. Сегодня он делал это особенно громко, завершая тихий присербывающий звук вздохом, матом или пинком по несчастному холодильнику. Агон обещал кого-то убить, а потом снова затихал. Ворчал и рыскал по шкафчикам кухни.
Аптечка стандартно находилась в ванной. Причем, стояла она на самом видном месте. Агон либо забыл об этом, либо йод с пластырями ему были не нужны.
Унсуи выдержал примерно полчаса бессмысленных блуканий брата по кухне, в которой не было телевизора, дивана и кого-то. Кого-то, кого можно было бы подоставать, подразнить и довести до молчаливой ненависти. Проходящей, конечно, но...
Унсуи появился на кухне в самый триумфальный момент: Агон, застыв на стуле в какой-то странной позе, похожей на ласточку начинающей балерины, рассматривал пыльные верхи кухонных ящиков. Он наверняка слышал, что Унсуи проснулся, но демонстративно не поворачивался к нему лицом, все еще надеясь не доставить особого удовольствия брату.
Фразу "А я говорил" Агон выносил еще меньше, чем присутствие Хирумы. А Унсуи никогда не упускал случая ее сказать.
- Что ты ищешь? - спросил он, когда молчание затянулось, да и холодно босым так долго стоять на полу - постепенно начинало уже холодать, и по утрам иногда носа из одеяла не сунешь. Только Агон обладал каким-то поразительным иммунитетом к смене температуры; точнее, он ее ощущал, но особого дискомфорта она ему не приносила. В какой-то степени ему можно было бы и позавидовать. А в какой-то пожалеть: воистину тепло одеяла можно ощутить, лишь умея ощущать холод вокруг.
Унсуи успел озябнуть и задуматься: в ванной висел халат. Стоило сначало сходить за ним прежде, чем устраивать разборки.
Но Унсуи снова начал заражаться нетерпеливостью брата: они, находясь вместе, всегда очень сильно влияли друг на друга.
Агон опасно балансировал на носочках, тянулся вперед и смотреть на Унсуи явно не собирался. И говорить что-либо.
- Агон, - спокойным голосом повторил Унсуи. - Что ты ищешь?
- Твой телефон.
Что-то такое Унсуи припоминал. В самом начале своего осознания, что поспать больше не удастся, он услышал, как заиграл телефон. Долго машинка не пела: она довольно скоро печально вякнула и завершила свою песнь характерным стуком. Унсуи подумал, что телефону пришел конец. А оказалось, что Агон сегодня во всем сам на себя не похож.
...и все завершилось дракой. Это странное миролюбие оказалось явлением проходящим, невозможно хрупким. Агон под его дурным воздействием согласился доверить обработку боевых ран брату, а тот, в свою очередь, старался лишний раз ничего не сказать. Такое состояние тишины и согласие ему показалось непривычным и очень приятным.
И, верно, черт дернул спросить его:
- Ты и дальше собираешься так работать?
Можно было даже особо не гадать, что ответит Агон. Агон никогда не отказывался бы от лишней драки, особенно если на этом деле можно было еще и заработать.
А Унсуи это почему-то разозлило. Он к тому моменту уже успел обработать снесенную на скулах кожу Агона и старательно заклеивал царапины на подбородке. Он совсем забыл, что не стоило бы трогать щеки. Но скоро вспомнил об этом, когда с грохотом свалился со стула.
Последний раз они дрались так, когда им было лет по девять. Им нравилась одна и та же девочка - Маюки Тай. Она была обладательницей самой длиной и пушистой косы и самых красивых и любопытных глаз в классе. Она нравилась им обоим, и братья очень быстро перевели в спор в драку. Дети вокруг кричали, хотя некоторые девочки сопровождали драку испуганным визгом и звали преподавателя. А братья увлеченно колотили друг друга и в моменты, когда можно было не опасаться за глаза, смотрели друг на друга обиженно. А Маюки удивленно таращилась на происходившее и выглядела очень растерянной.
Преподаватель разнимал их долго. Их отчитали и вписали в личное дело отвратительную дисциплину. С ними беседовала грузная страшная женщина, предупредившая, что повторение этого инцидента предоставит им очень много проблем. С ними беседовал преподаватель, видеть разочарование которого почему-то оказалось очень тяжело. И, наконец, с ним поговорила Маюки. Она, запинаясь и бледнея попеременно, сообщила им одну страшную новость: ей нравился совсем другой мальчик. Она просила у них прощения и пыталась объяснить, что драка их была напрасной.
Еще она назвала имя своего суженого - и в этом состояла ее главная ошибка. Они потом нашли его.
С таким единодушием братья Конго потом уже никогда никого не лупили.
Сейчас с ними словно опять рядом стояла Маюки и испуганно следила за дракой. Агон не давал Унсуи подняться, а тот старался попасть брату по голове. Они больше старались лишить друг друга движения, прижать, со всей дури ударить затылком о пол. Они возились, как два неразумных щенка, и Унсуи со всей ясностью понимал, что Агон сидит у него на животе. На голом животе. Они задыхались, раскрасневшись от злости и напряжения, ставили друг другу синяки и жались так сильно, что в итоге драка, в самом начале пылавшая злостью, стала вялой возней и вскоре совсем затихла.
Агон лежал на Унсуи не подвижно, застыв в нелепой, неудобной позе. Он лег на него всем корпусом, оседлав бедрами подтянутый живот, и прижал руки к груди. Он старался не думать о своих ощущениях, чувствах, но эти ощущения, постыдные и слишком яркие, не давали отвлечься от себя и ворошили сознание, как угли.
Было горячо и без драки. И жар этот заставлял поступать опрометчиво и бессмысленно.
В этот вечер Агон добровольно остался спать на диване, а Унсуи чуть не опустился до просьбы остаться на постели. Но почему-то эта просьба показалась ему слишком абсурдной, чтобы ее произнести. Он промолчал.
Телефон, кстати говоря, они так и не нашли.

4/7

4. Сладострастие
Они слишком рано повзрослели – об этом говорили все. То есть многие из тех, кого братья Конго встречали на своем жизненном пути. Близнецы, по мнению людей, были явлением трогательным и донельзя интимным, поэтому, глядя в серьезные глаза, эти самые люди думали только, что такая серьезность связана с тяжелым и беспощадным детством. Близнецов считали ниточкой о двух концах, которую крепко связали по кругу – одинаковые мысли, слова и поступки. Разве это не чудесно? Такая восхитительная связь делала близнецов продолжением друг друга, они переставали нуждаться в остальном мире. Гребаная идиллия и взгляды на свое второе я.
Но никто не мог представить, какая грязь происходила между братьями Конго. Она лилась между ними беспрерывным потоком, липкая, густая и отвратительная, она мешала видеть им друг друга. Унсуи совсем не понимал Агона, он не видел ни его, ни его мира, слепо пытаясь оценивать поступки брата. А Агон, Агон… неизвестно, каково это было для Агона. Грязь.
Они перестали быть родственниками с первой совместной дрочки, а таинство связи с близнецом растерялось еще раньше. Просто кануло в лету вместе с тем, как в их жизнь начал вливаться взрослый и отвратительный мир. Такой же отвратительный, как грязь между ними, которую он и принес – двуместные койки, фильмы для взрослых и это проклятое неловкое, что мешало друг другу смотреть в глаза без вызова – до недавних пор.
Пока Агон не начал предлагать себя, так открыто и нагло, что Унсуи терялся – а правильно ли он понимает? В горле застывали неуклюжие слова, а неуютное чувство, тихо точившее уверенность где-то в глубине сознания, расползалось все сильнее, заполняя все уголочки отупленной, прямолинейной души.
Унсуи не умел понимать намеков. И поэтому действия брата казались ему издевательством. Над собой и ими обоими. Изощренной пыткой, еще одним способом себя развеселить, насмешкой, язвой, травлей, местью. Всем, что включало в себя неуверенность и сломленность Унсуи. Ведь Унсуи и правда не хотел, чтобы что-то из этого происходило. Они и так постепенно заходили все дальше и дальше за рамки дозволенного, они и так лишились самого ценного, они и так перестали видеть друг друга, они и так уже были по уши в этом. А Агон еще, по всему видимому, решился взяться и за чтение мыслей брата. В них не то, что черт – Хирума ногу сломит. Унсуи не понимал себя, путался в этих пошлых и похотливых клубках, которые находились вне упорядоченной системы. Он в них тонул.
Кем он был? Где он был?
Почему ему виделся именно этот подтекст в действиях брата? Брата. Брата, блять. Унсуи, державший себя на протяжении недели, тянувший свои идеи и размышления по строго прямой линии, все же сорвался. И его взгляд, тяжелый и серьезный, стал таким растерянным, как у мальчишки, глупого и непонимающего, почему над ним так жестоко смеются. Унсуи запутался в себе, выпустил наружу все, что держал под громким запретом. И по-новому посмотрел на Агона.
Унсуи хотелось спросить Агона напрямую – ты правда позволишь мне трахнуть себя?
Откуда ты узнал?
Я ведь так давно мечтал об этом. С тех пор, как мы решили быть только друг для друга и забыли об этом.
Ты забыл. А я помнил. Помню сейчас.
Только дай мне рассмотреть себя получше.
Пожалуйста.
Ты ведь тоже этого хочешь?
А может, и нет…
Унсуи хотел посмотреть по-другому и на себя. Ведь что-то спровоцировало Агона на такой поступок? У него все, даже самые безумные выходки, имели свое объяснение, свои причины, свои последствия. Агон никогда не поступал безрассудно – просто он мог лезть на рожон. Вспыльчивая, аморальная личность, решившая окончательно потерять брата.
Что-то же сподвигнуло его привести эту проститутку в дом. Забыть сообщить брату о своих планах и разложить девку прямо на их постели.
Унсуи правда подозревал, что в этом могла быть замешана и банальная беспринципность, которая была вторым Я Агона. Он очень любил плевать на чужую стеснительность, на чужие правила, вторгаться в жизнь других людей, чтобы сказать: ты мусор, и правила твои оттуда же.
Унсуи не мог точно решить, какой поступок требовался от него. Не мог. Он запутался и сейчас рвал себя на куски, судорожно обдумывая то, что произошло, происходит и произойдет. Третье обозначилось таким количеством вариантов, что решение вновь откладывалось, постепенно, посекундно. Каждый вариант сменялся в такт скрипящей кровати и стонущей девки. Время уходило, а Агон не спешил прогонять Унсуи за дверь или вообще делать вид, что заметил постороннего.
Он словно продолжал предлагать себя таким образом. Он показывал себя – со всех сторон.
И Унсуи, облегченно махнув для себя рукой, все же решил, что не может быть беспристрастным, когда перед глазами маячит ритмично двигающаяся задница Агона.
А кто смог бы?
Раздеваться он начал прямо на пороге комнаты, слепо шаря пальцами по пуговицам и завязкам. Ткань поддавалась неохотно, словно говоря от лица общества и совести Унсуи. Она трещала под нетерпеливыми движениями, возмущалась и несла какой-то бред. Унсуи и так несколько минут простоял, как придурок, не в силах что-либо решить. А сейчас уже ничего не остановило бы Унсуи – он решился, он принял, он понял и перестал сопротивляться, приготовившись преодолевать собственноручно воздвигнутые условия и предубеждения.
Унсуи дрожал от нетерпения. Унсуи последними остатками разума думал о том, как он отвратителен, и смотрел на мокрую, загорелую спину Агона, на плотные полоски дред, липнувших к шее. И его гипнотизировало то, как неспешно и мощно двигались бедра брата.
Брата?
Нет, Агона. Унсуи смотрел на Агона, такого восхитительного и гениального, такого призывного и понятливого, что медленные неуверенные шаги сгладились в один прыжок до грузно скрипнувшей кровати. Унсуи прижался членом к горячим упругим ягодицами и задвигался бедрами в ритм, потираясь о влажную кожу. Жарко задышал в взмокший висок, стиснул в руках напряженные плечи. И забормотал что-то невнятное.
- Нагнись, - сказал он Агону на ухо. – Нагнись и сосредоточься на своей девке.
Ты сам в этом виноват, хотелось добавить ему. Ты знал, ты провоцировал, хотя уже давно видел, как я болен.
Так что повинуйся. Заткнись и повинуйся.
- Заткнись.
Агон посмотрел зло поверх своего плеча и жестким рывком впечатал шлюху в постель еще сильнее, становясь на четвереньки. Он продолжал двигать своей чертовой задницей, трахая ненужную свидетельницу их разборок. Он никого не жалел.
Сам виноват.
Унсуи ощутимо надавил на поясницу Агона, заставляя прогнуть в спине, и безжалостно, грубо загнал свой член по самое основание ему в задницу.
- Ах, ты ж… ах, ты ж сука…
С самого начала получалось двигаться скользко и гладко, словно кто-то специально готовился к такому жесткому вторжению. Агон был мягким и податливым, и он даже затормозил на мгновение, чтобы принять Унсуи в себя с несдержанным шипением.
- Дальше… - выстонал он. – Дальше…
И мыслей не осталось. Не осталось после краткого понимания и хриплого, дрожащего шепота. Они оказались ненужными.
Дальше балом правил Унсуи, трахая брата, как ненормальный. Трахая брата. Брата. Он сошел с ума, сорвавшись на такой же сумасшедший раздирающий темп. Обезумел, потерял разум. И ему было так хорошо от этого. Надрывно орала кровать и выла шлюха, то ли от ритма, то ли от картины того, как лижутся близнецы. Унсуи было плевать. Он дорвался до такого желанного, что поставил себе цель – трахаться, пока не откажут руки и ноги. Трахаться-трахаться-трахаться. Вот что говорил тот странный озлобленный он, что столько лет был ослеплен контролем и спокойствием. Он не слышал эту куклу, но отчаянно хотел слышать Агона.
И эта пошлая, развратная сказка о двух близнецах была прекрасна настолько, что, похоже, Агон был согласен выполнять все желания брата, даже если это ему стоило бы сорванной глотки.
До самого утра.

5/7

5. Зависть
Они продолжили трахаться, стоило той девке уйти. Точнее, они выгнали ее, и Унсуи нагнул Агона прямо у двери, ткнув брата лбом в тяжелую железную дверную ручку. Агон был мокрый и растянутый с прошлой ночи, и все сверкал перед Унсуи затисканными ягодицами и опухшей красной дыркой. Он нетерпеливо ходил туда-обратно, сверкал недовольным взглядом, сверкал засосами на шее, да и просто - сверкал. Светился непонятным довольством и триумфом, которые были заметны даже через столь демонстративно мрачное настроение и общий помятый вид. Не будь Агон столь зациклен на собственном превосходстве и соответствии этой идее, он бы, наверное, несколько яснее выражал свои эмоции, а может, даже сказал бы напрямую - "Я так счастлив, что меня всю ночь трахал мой брат-близнец". Тот самый брат-близнец не так боялся показаться счастливым. Ему начало казаться, что быть счастливым - вообще не граничит с адекватностью. Унсуи ни с кем и никогда так много не целовался за свою жизнь, но ему занятно отключало мозг, когда он вспоминал эти губы, испачканные в сперме. Унсуи стал безумным животным в период гона, и злая покорность Агона только сильнее мутила его сознание. Агон ведь не возражал, когда ему один раз кончили на лицо. Он подставлял щеки, искусанный рот, короткие, но густые ресницы. Ловил губами твердую головку и судорожно дышал, когда семя упругими струями выплескивалось ему на лицо. Агон позволял смотреть на себя, позволял размазывать сперму по его скулам и говорить жарким шепотом безумные несвязные пошлости. Агон позволял трогать себя, оставлять на себе следы и метки, особенно поверх тех смешных царапинок, что оставила безымянная девушка. Агон позволял все, даже тянуть его за голову вниз, намекая на долгий и потрясающий минет. И если он посмеет когда-нибудь заявить, что это происходило не с его согласия, Унсуи побьет его. Побьет жестоко и беспощадно, с непоколебимой уверенностью, что Агон не станет сопротивляться.
Они как-то медленно передвигались по квартире, скупо уставленной мебелью,задерживаясь то у стены, то рядом с тумбой. Агон ругался, кряхтел, но покорно подставлялся, помогал, двигался, действовал и метил Унсуи не менее жестоко. После объятий Агона болели ребра, и неудобно было ссутуливать плечи, но то безумство, за которым они вчера не замечали ничего, кроме друг друга, начало медленно проникать в следующий день. Они дико устали после ночи, но искорка желания, которое беспрерывно душило и требовало чего-то невозможного, не дала им опомниться. Агон кончал болезненно, долго находясь в состоянии избыточного возбуждения. Он бормотал и шептал какую-то чушь, стараясь не сорваться на жалобный звук, который обычно издавали женщины.
Агон с охотой оказался снизу, но очень не вовремя вспомнил о глупых и необоснованных предубеждениях.
Когда братья добрались до постели, время находилось где-то между обедом и ужином. Агон лишился возможности ходить на этот день, а Унсуи страдал и шипел от ощущения, словно с его члена очень извращенно содрали шкурку и оставили конец висеть так - голым, воспаленным и сверхчувствительным. Кажется, они дотрахались.
Надо было отмывать входную дверь, танкетку в гостиной и вспомнить, рядом с какими стенами они отирались, пока добирались до кровати. Насколько Унсуи помнил, у одного из них - или у обоих? - звенел телефон, и не раз. Надрывались соседи снизу, которым надоел скрип полов и мебели и стоны, которых не могли сдержать тонкие стены дешевого жилья. Но они были так же неважны, как и чужое тело вчера в постели. Если Унсуи и Агон смогли проигнорировать незнакомую шлюху, лежавшую в паре дюймов от них, то такая мелочь вряд ли была способность им помешать.
Другое дело, что неожиданно для Унсуи, вскрылся не совсем приятный факт того, что Агон, оказывается, курил. Очень редко, после особенно дикого и безумного секса, но со вкусом сигаретного дыма он был знаком. Унсуи не имел привычки лазить по вещам брата, считая, что тот ничего, кроме презервативов и футляра для очков, особенного не носит с собой. Деньги у Агона кончались очень быстро, а ключи от дома он прятал оригинально - под ковриком. Хотя Унсуи не знавал еще такого извращенца, которой решился бы ограбить Агона. Ему самому на хватило бы духу на это.
А вот сигареты стали неожиданностью. Хотя Агон и признался, что эту пачку он носит уже третий месяц, а пуста она только на треть. Но в Унсуи начало зарождаться такое страшное, неуютное чувство, которое он не решался идентифицировать.
- Ты переоцениваешь себя, - сухо сказал он и легонько потянул Агона за дред. Тот поелозил влажным затылком у брата на животе и демонстративно затянулся отравой.
- Ты уже это говорил мне, - ответил он. - По-моему, даже не раз.
- Если ты не помнишь, то я напомню тебе: я, к своему сожалению, оказывался прав. У тебя до сих пор синяки не сошли с лица.
Агон фыркнул и протянул руку, чтобы стряхнуть пепел на пол.
- Ты боишься, что меня на этот раз побьют сигареты? - насмешливо поинтересовался он. - Гадкий Агон посмел нас курить.
И заработал тянущую боль у виска - на этот раз Унсуи решил не жеманничать.
- Ты мне чуть не оторвал ее, идиот! - прошипел Агон и безжалостно затушил сигарету о братов бок, тем самым устраивая очередное вялое копошение на постели. Они оба были физически истощены, морально перегружены, поэтому чисто символически попытались поставить друг другу еще пару синяков. Одним синяком больше, одним меньше - какая разница? Оба выглядели так, словно по ним проехался каток. Туда-сюда.
Они, как и два дня назад остались лежать в этом же положении, неуклюже прижимаясь друг к другу и явно не торопясь куда-либо сдвигаться. Агон неприемлемо пах сигаретами и потом и дышал похожим запахом. На плече, в который уткнулся взглядом Унсуи, темными пятнами выделялись отпечатки чьих-то пальцев. Будто кто-то чересчур крепко держал Агона за плечи, чтобы удобнее было трахать его, а потом, когда кончал, боялся отпустить и сжимал, сжимал, сжимал...
- Агон, - негромко сказал Унсуи, глядя в потолок, - прекращай курить.
- Это была первая сигарета за последние месяца два, - ответил Агон лениво. - Я дивно потрахался, брат, и это нужно было как-то отметить.
- Ты же знаешь, что ты либо спортсмен, либо куришь.
Унсуи мрачно смотрел в потолок и душил в себе ядовитую и некрасивую зависть. Она тугим кольцом начинала сворачиваться вокруг легких, сдавливала сердце и гортань. Унсуи не мог дышать, словно что-то мешало проходу воздуха, у него дрожали руки, которые он сдерживал от выхода тупой и безумствующей ярости. Агон при всех его недостатках все еще оставался гениальным игроком в американский футбол. Он пропускал занятия и тренировки, игнорировал границы допустимого и невозможного, трахался с каждой, кто соглашался лечь под него (а соглашалось очень и очень много), почти забыл о том, что у него есть родной брат. Но он продолжал компенсировать все потрясающей одаренностью, уникальнейшим талантом, который нельзя развить даже огромным количеством тренировок.
Агон курил. Этот жест был настолько пренебрежительным, настолько показательным, что Унсуи готов был опуститься до таких низменных поступков. Он так стремился к тем возможностям, которыми без какого-либо труда располагал Агон. Он не готов был увидеть такого неуважения и готовности так легко все похерить.
Только ради желания отметить восхитительную ёблю.
- Ты не будешь курить в этом доме, - тихо промолвил Унсуи и спихнул Агона с себя на кровать рядом. Тут же потревоженно заныл обожженный бок. - Идем, нам надо убраться.

6/7

6. Уныние
Телефоны братьев Конго - все поголовно смертники. Четыре месяца - самый долгий срок, принадлежал миниатюрной и не очень функциональной раскладушке, наугад купленной у продавцов техники б/у. Унсуи не понимал, почему бывший владелец расстался со столь живучим аппаратом; но он трепетно любил этот телефон, поскольку тот пережил неоднократное падение в воду, пару столкновений со стенами и крепкую нервную хватку. Но вот встреча с Агоном стала для незатейливого мобильника более чем роковой. Смертью, жесткой и беспощадной, за пределами скупо уставленной квартирки. Судьбой в виде фонарного столба и нескольких машин на шоссе.
Единственное, что сейчас искренне хотел понять Унсуи: Агон специально притворялся, что ищет телефон на кухонных ящиках, или он действительно не знал, куда закинул чужой сотовый в порыве раздражения? Унсуи помнил о предварительной бессонной ночи, полной алкоголя и мордобоев, о пустом на тот момент холодильнике и занятой кровати, в которой Агон привык почивать; и все же любопытство не переставало его терзать.
Было ли это фарсом?
Все это.
И никто же не даст ответа, кроме него самого. Да и вряд ли это можно будет посчитать за полноценный ответ. Скорее, додумка, предположение, ложный вывод, который стоило держать при себе, а еще лучше - забыть и никогда не вспоминать.
Агон не любил, когда думали за него, и Унсуи могло за такое прилететь, даже если это оказалось бы правдой.
Но дела обстояли так, что пока у Унсуи была возможность, он паниковал и молча называл себя идиотом, все четче осознавая события прошлой ночи и утра. Морально вымотанный и физически выпитый до дна, он слышал в своем сознании собственные вздохи и стоны, как что-то ужасное и неотвратимое. Словно они вдвоем окунулись в разделявшую их грязь, чтобы наконец увидеть друг друга без каких-либо преград. Унсуи с тихим, пожирающим изнутри ужасом осознавал то, с каким удовольствием они это сделали - замучили друг друга до полного изнеможения, чтобы оставаться бессовестно довольными первые несколько часов. И Агон теперь был полнейшим придурком, раз не остановил его еще на подходе, не выдворил.
Они оба придурки, что уж греха таить. И, наверное, не отучи себя Унсуи от необходимости ругаться через каждые три слова, он бы припомнил выражения более емкие, но менее приличные.
Но сейчас его дома ждал Агон, который, наверное, уже проснулся и попытался несколько раз встать с постели. Вряд ли у него вышло что-то путное. Если Унсуи со своим стертым хреном ходил прихрамывая, то что можно было ожидать от того, кто подставлял задницу тому хрену? Только боль, раздражение и вполне ожидаемые капризы насчет поесть, попить и отвести в ванную. Правда, Агон мог и полностью войти в роль беременной жены, требуя перестановки телевизора, вечернего минета и покорного раба Унсуи. Раб из-за неясного чувства вины про себя сам согласился на первый час послушания и потакания капризам леди Агон.
А потом, по всему видимому, терпение Унсуи лопнет.
Оно уже тихонько кипело: будто бы все нетерпение и раздражение Агона временно перешли Унсуи, неконтролируемо влились в тот океан из злости и беспокойства, что он удерживал и до этого. И причина была не только в поджидавшем его дома кошмаре.
В магазине на Унсуи косились странно и неодобрительно - он и выглядел соответственно для таких взглядов. Кто-то не может скрыть следов безумной жаркой ночи, а общество тихо порицает за это, при этом осознавая, насколько естественные вещи кажутся ему отвратительными.
Но Унсуи ведь мало того, что выглядел так, как будто попал под гигантский пылесос, так он еще и ходил неровно, подозрительно осторожно и неспешно, как будто у него болела задница. Вот это точно было тем, что общество не одобряло - вне зависимости, насколько сильно Унсуи игнорировал его ропот.
Ему просто мешали шептания соседей и недовольные роптания, хотя еще этой ночью он готов был положить на чужое мнение достаточно смачно, покуда у него была возможность покрепче прижать к себе Агона и вытрахать его до звона в ушах. Как быстро может меняться у человека восприятие мира: сейчас идея трахнуть кого-то отзывалась у Унсуи в сознании только болью и желанием сбежать; а моральные ценности вновь сели поверх чего-то крикливого и смутно знакомого. Чего-то такого, что раньше Унсуи с Агоном объединяло, а не разлучало.
Покупки обошлись Унсуи недорого. Однако из-за неясного злобненького чувства он на миг задумался о том, чтобы часть суммы, за эти дни ушедшей на еду, выписать Агону как плату за проживание.
Или все же не стоило.
Унсуи сам не оценил своей идеи; ему это в принципе и не было нужно, но почему-то ему хотелось побыть вредным и показать язык самому себе, а потом разбить все отражающие поверхности. Унсуи не мог видеть засосов, синяков на своей коже, а еще невыносимее было их ощущать и вспоминать все, что не прошло мимо него под жаром похоти. Людское неодобрение ложилось поверх шумного дыхания Агона, и Унсуи вновь принимался его ругать, отгоняя то, что могло бы навредить в случае провала.
Какого провала? Это было тайной для Унсуи, и в это мгновение ему казалось, что он словно ступает на скользкий тонкий лед - странное и сильно искаженное подобие отношений. Он мало что понимал в этом, впервые ворвавшись в то, что отделяло его от взрослых и Агона. И отношения, как выяснил Унсуи, вряд ли было тем, к чему человеку следовало стремиться. По крайней мере, в их случае. Но внутреннее чутье почти верещало о начале какой-то войны: с собой, с Агоном и с обществом. Каждое слово должно было быть выверенным, подобранным осторожно; каждая тайна должна быть сохранена, но полураскрыта так, чтобы ни у кого возникло желание лезьть куда не просят. Хождение по минному полю.
Унсуи сейчас лучше еще бы проковылял квартал другой без панических мыслей о том, что надо говорить, а что нужно крепко задушить в себе. Подышал бы свежим воздухом дня три, и вернулся бы как раз к отъезду Агона. Наговорил бы всякого дерьма напоследок, чтобы в дальнейшем ни у кого из них не возникало желания сделать нечто опрометчивое и настолько грязное.
Заодно и себя бы заткнул, не дав Агону узнать, что у его брата на уме сплошная сумасбродица.
Ему хотелось сказать только одно:
"Либо свали сейчас, либо вообще уже не уезжай, ублюдок".
И услышать три слова, которые решили бы для них все: иди на хуй.
Возможно, это стало бы для них выходом. Но Унсуи не был точно уверен. Заходил он в квартиру мрачный, двигался, словно деревянный, и приготовился держать оборону. Лучше уж оттаять потом, чем зачерстветь. Унсуи ведь и до этого не славился мягкостью характера.
Надеясь прийти в тихую квартиру, Унсуи получил отказ: шумел телевизор на неизменном Asian Boobs, по гостиной туда-сюда ползал по стенке Агон, говоря по телефону. Он являлся главным источником шума, собачась с кем-то, и у Унсуи что-то стянуло в груди, когда до него дошла тема беседы.
Переезд.
Агон обсуждал с рабочими, когда будут готовы трубы, около двух недель назад ставшие причиной временного его проживания у брата. И судя по цифрам, которые Агон называл, очень скоро. Даже ту фразу можно было не говорить. Можно было уже вообще ничего не говорить.
"День-два" вряд ли что-то изменит между ними. Их не объединяло ничего, кроме американского футбола и одной квартиры; а трахаться вряд ли кто-нибудь из них захочет в ближайшие несколько дней.
Морально вымотанные и физически выпитые до дна, они видеть друг друга не могли: Агон морщился и целый день отсиживался в ванной, обложившись аптечкой. Унсуи молча убирал следы ночных беспорядков: утром Агон уснул, стоило тому слезть с постели; а убираться в одиночку в тот миг казалось странным и непримлимым.
Сейчас же, пока у него работали руки, голова не заполнялась трезвоном из паники и непонимаем, что нужно делать.
Унсуи просто монотонно повторял про себя, что скоро он останется один. Совсем один.
Без вечных блядских стонов по Asian Boobs, без пустеющего в разы быстрее, чем обычно, холодильника. Без невозможности поспать на своей кровати, без Агона, который имел привычку ходить по дому без одежды и дразнить брата тем, во что был замешан сам. Без злого, шумного и беспардонного Агона.
Идиллия. Ровная и спокойная - то, к чему стремился Унсуи до тех пор, пока они с Агоном не переспали. До тех пор, пока горячие воспоминания не заполнили его сознание, вены, пока не окутали вечным маревом вины и блаженства.
Но, наверное, если они оба делали вид, что ничего не произошло, и надо так себя вести дальше. Под пленкой эха стонов и призрачным ощущением влажной кожи под пальцами вроде как желать прежнего уединения и порядка без чужого присутствия.
Сам с собой. В тишине. В спокойствии и сладострастном одиночестве. Томиться в том, с чем он так и не справился.
Наверное, так было бы гораздо правильнее.

запись создана: 02.11.2012 в 17:52

---

минутка боли.

кусочек ненужной информации

я наконец-то сподобилась и узнала, кто такая Ники Минаж
посмотрела два клипа.
кто меня блт заставлял, а.
а потом еще полчаса слушала рок и рыдала от облегчения
твою мать. я когда-нибудь подохну от своего любопытства

@темы: мозгом наружу, сопли-слезы, все ручьем, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), нервотряпка, энгри бёдз, Я

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

сентиментальная речь

я не могу объяснить причин, они самой мне неведомы
но спустя четыре года стабильности я наконец-то решилась сменить ник а чо? все так делают я тоже хочу
наверное, дело даже не в том, что некоторые ребята меняют ники со скоростью света. ноуп. просто, ну, как-то мне странно называть себя критиком, учитывая, что с этим именем я только начинала бороздить просторы учихацеста
учихацест прошел, имя осталось
нет уж, пусть тоже проходит

итак, главное событие на сегодня:
kritik-sama => Юрий-терминатор



кому дано знание ноблеса и фанфикшена по ГП, тот поймет

@темы: мозгом наружу, сопли-слезы, все ручьем, Я

---

непонятный, неясный, странный, чудаковатый, нелогичный, нерейтинговый диалог между русским студентом Гришей и конем смерти не-скажу-как-зовут
написано спонтанно и смятенно
всерьез не воспринимать, в церковь не ходить
просто цирроз мозга. не лечится тчк. упорот тчк.
блт тчк


- Ты врешь! Я не мог умереть!
- Но ты умер.
- Чем докажешь?
- Я сейчас доведу тебя по во-о-он тому тоннелю до света.
- И в чем фишка?
- Ты что, идиот? Свет в конце тоннеля!
- А... А!.. А-а-а-а... То есть ты мой ангел смерти?
- Да.
- Мой загробный проводник?
- Да.
- Моя Нить Ариадны после жизни?
- Да.
- Моя Звезда Смерти?
- Да, блять!... Что? Это же совсем из другой оперы.
- Кхм... Ну, да. В любом случае, я тебе не верю.
- Это еще почему?
- Ты конь.
- И что?
- Ты говорящий конь.
- И что?
- Ты говорящий конь, который, на самом деле, мой ангел смерти! Тебя ничего смущает?!
- Нет, вроде все правильно. А тебя что-то не устраивает?
- Да! Так не бывает!
- И кто тебе такое сказал?
- Ты просто не можешь быть конем! Чертовым говорящим конем!
- Я не чертовый! Я чистилищный! И прекрати на меня орать!
- А ты прекрати быть конем!
- Меня таким мама родила, придурок! Щас обратно отправлю! В твою Россию!
- Нет!! Не-е-е-е-е-е-е-ет!!
- ...
- ...
- Пф-ф-ф.
- ...я, кхм, в общем... Прости меня. Я на тебя наорал и все такое. И... я... ну, в общем, у нас по-другому ангелов смерти представляют. Мрачный, черный, в балахоне, с косой, а тут ты... И конь, и вообще...
- Да я знаю, придурок. Ты думаешь, что ты первый, кого я тут встречаю? Да вас толпы таких! И каждый, норовит, сука, доказать, что я не должен быть конем, и что вообще они не умерли, а им это снится! Да хер там! Вы подохли, гады! И вас встретит не эта аутентичная хрень,что вы напридумывали себе, а конь, ясно?! Тупая реальность не оставит вас даже после смерти, людишки!
- Ну, прости меня. Прости-прости-прости-прости. Я больше так не буду.
- Конечно, не будешь. Щас тебя там встретят и ты уже больше никому не нагрубишь. Вали уже на свет. Я рядом пойду.
- А ты... ты не повезешь меня по тоннелю? Ты же конь.
- Были бы у меня пальцы вместо копыт, я бы показал тебе фак.
- Да, понял я, понял. Иду.
- Иди.
- А ты поговоришь со мной напоследок?
- А мы сейчас с тобой чем занимаемся?
- Ну... ну да.
- И о чем ты хочешь поговорить? Тут шагов-то осталось всего ничего.
- Да просто... Или нет... Ну... Слушай... А там страшно?
- ...страшно?
- Угу.
- Дрейфишь, что ли?
- Есть немного. Я же типа умер, уже у света в тоннеле стою. Вот с конем говорю. Напоследок.
- Да наговоришься еще, успокойся. Нормально все будет. Только ты и правда постарайся больше не хамить - там этого не любят. Не все же должно быть так, как ты представлял, верно?
- Ну... Да.
- Вот и славно. Иди уже. Мне других пора встречать.
- Конь, подожди. Это... Как тебя зовут хоть?
- Не скажу.
- Ну ко-о-о-о-онь.
- Ну ладно.
- Скажешь?
- Да. Сергей Никифорович.
- Серьезно?!
- Да, серьезно. Да, я русский... Да... Какого хрена ты ржешь?!
- П-прости... П-про-ик!-сти!.. Я не зн-ик!-аю, что со мно-ик!-ой. Н-навер-ик!-ое, это нервное! Ик! М-меня в послед-ик!-ий путь провожает го-ик!-ворящий конь Сергей Ник-ик!-ифорович! Рус-ик!-ский конь Сер-ик!-гей Никифо-ик!-рович! Б-блин! Я та-ик!-кой лох! Умер, подав-ик!-ившись мясом в борще, и тут! Ик!
- ...ну и пошел в баню.
- Эй-эй-эй! Ик! Ты к-куда?!
- Да вали уже! Я пошел других встречать.
- П-пока! Ик! И удачи тебе! Ик! Передавай все-ик!-м русски-ик!-м привет от Гри-ик!-ши!
- ...еще одного придурка запоминать...
- Меня Гриша зовут!
- Да понял я уже! Свали в свет!
- Пока! Ик!
- ...
- Передавай...
- ПОШЕЛ ВОН!
- Да-да, но ты ик! передашь?!
- Да передам, только уйди уже РАДИ БОГА И ВСЕГО ТОГО ВО ЧТО ТЫ ВЕРИШЬ!
- Х-хорошо-хорошо... Ик. Было приятно познакомиться.
И всею
Так и ушел в свет абстрактный русский студент Гриша, который слишком жадно втихую ел борщ ночью и ни с кем делился. Оттого и встречал его, наверное, на том свете не менее странный говорящий конь смерти Сергей Никифорович, который-его-не-отвез.
Что о чем, никто, наверное, так и не понял.
Да и поделом.
А мораль... Мораль такова: аккуратнее жри борщ, чтоб там не повстречаться с каким-нибудь ктулху, студент.

@темы: мозгом наружу, сопли-слезы, все ручьем, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), взрыв мозга, оргазм, эпилепсия, нервотряпка, Мысли, Я

---

я вот не знаю, как быть
сегодня пришел один мальчик в сеть, который мне не так уж давно, но очень нравится и сказал
валя. ты ведешь себя, как десятилетний ребенок.
а потом еще выдал кучу нелицеприятных фактов обо мне из той серии, когда ты вроде это знаешь, а все равно стараешься запихнуть подальше, в самую задницу своей души, чтобы оно не вякало лишний раз
а тут этот мальчик взял, легко вывернул и начал мне в это тыкать в лицо, мотивируя тем, что он вытаскивает меня из какого-то говна.
спасает блт
благородная миссия, и все такое. а я еще смею огрызаться, когда меня обвешивают моими же внутренностями, не понимая, зачем
окей, подумала я. мальчик-то вундеркинд. в универ в 14 и все такое. может, стоит прислушаться
из чего же ты вытаскиваешь меня? - спросила я. и поконкретнее мне, пжалста
и мальчик замолчал, начиная говорить про то, что это вынуждает его ощутить боль, тлен и всю его ебаную жизнь
и снова замолчал.
и до сих пор молчит.
вот запросто так вывернул и замолчал, считая, что его миссия спасения не нашла отклик.
ну хотя бы на этом спасибо.
пойду обратно все собирать, спасатель бля
он еще и забухал, идиот, от какого-то горя
мир, ты ёбнулся

@темы: надоело, мозгом наружу, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), нервотряпка, энгри бёдз, Мысли, Я

---

планы

у меня сейчас начинается пора, когда я хочу много читать (ч), писать (п) и смотреть (с) одновременно то, на что за учебный семестр времени не хватило. и если пункты 2 и 3 еще как-то совместимы, то с остальным беда. полный чпс
что ж поделать
время такое время
буду следовать времени и просто хвататься за что-то беспорядочно - как всегда, а пока списки того, что мне хочется и надо сделать:
- фанфик (вне ФБ)
- фанфик 2 (вне ФБ)
- фанфик 3 (вне ФБ)
- драбблики (вне ФБ)
- "Люди и Призраки", О. Панкеева да, мой пирожочек, я все еще помню, как трепетно ты в книжном прижимала книгу Панкеевой к свой груди; решила вот почитать
- "Некрономикон", Лавкрафт
- "Шутовской колпак", Д. Вельке
- "Путешествие в Кеттари", М. Фрай
- "Ankunft in Bukarest", Thomas Prinz, mundlich выебываюсь
- "Sandman", Нил Гейман
- "...а в душе я танцую"
- "Могила светлячков"
- "1+1"
- "Список Шиндлера" кто-то наревется за это лето
- "Престиж" вторая попытка
- "Металлопокалипсис"
- "Джанго освобожденный" Тарантино, на что не пойдешь ради тебя

оно будет пополняться, меняться и вряд ли исполняться
удачи мне блт что ли

@темы: Просто, мозгом наружу, взрыв мозга, оргазм, эпилепсия, люди, обнимашки и любовь, Я

---

блт это точно для меня
ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ КАК ГОТОВИТЬ БОРЩ
С МЯСОМ И ОХУЁВОЩАМИ АХАХАХА

@темы: видео, мозгом наружу, сопли-слезы, все ручьем, «Петр I прорубил очко в Европу» (с), взрыв мозга, оргазм, эпилепсия

---

а вот и Локи-байкер-фрик от  Мистер Четверг!


любуемся и восторгаемся так же сильно, как и я!

@темы: мозгом наружу, Леня, Арт, культ Локи, сопли-слезы, все ручьем, взрыв мозга, оргазм, эпилепсия, люди, обнимашки и любовь